Мы должны произнести слова присяги, которая называется торжественным обещанием.
– Я! Юный пионер! – громко произносит Зина, и мы за ней хором повторяем:
– Я, юный пионер…
– …перед лицом своих товарищей…
– …перед лицом своих товарищей…
– …торжественно обещаю…
– …торжественно обещаю… – как эхо вторим мы и дальше произносим всё, что говорит Зина.
Нам повязывают красные галстуки.
Зина звонким голосом командует:
– Юные пионеры, см-и-и-и-ррр-но-о! К борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!
– Всегда готовы! – радостно, немного невпопад отвечаем мы и вскидываем руки в салюте.
Всё. Ритуал на этом заканчивается…
Я иду домой, не чуя ног. Не иду – лечу. Я – тоже пионер! Я – тоже!.. Счастье переполняет меня…
Но, подойдя к дому, останавливаюсь. Очень хочется показаться в галстуке маме, дедушке, бабушке. Но я точно знаю, что они не обрадуются, и решаю не расстраивать их.
Развязываю галстук – символ моей принадлежности к лучшей части человечества, с сожалением сворачиваю его и прячу в торбу.
* * *
В школе никто не знал, что я хожу в церковь. Но я же не мог быть безбожником, оправдывал я себя. А дома я никому не говорил, что стал пионером. В церкви во время богослужения я молился, просил у Бога прощения и надеялся, что Он простит меня за такую двойную жизнь.
Тогда мне ещё казалось, что пионер вполне может быть верующим. Тайно, если захочет.
В День Пионерии, 19 мая, после уроков наша школьная дружина торжественно прошествовала по городским мостовым и прибыла на просторный, поросший майской муравой луг на берегу (в то время еще чистой) речушки Реуцел. Туда же прибыли пионеры из всех школ города. Сделали большую пирамиду из еловых поленьев, облили её керосином, и она заполыхала мощным костром. Все построились кольцом вокруг костра. Забили сотни барабанов, заиграли десятки горнов. Потом всё смолкло.
Военный оркестр вдруг грянул пионерский гимн. И несколько тысяч детей, взявшись за руки, запели:
Взвейтесь костра-а-а-ми сини-и-и-е но-о-очи,
Мы пионе-е-е-ры, де-е-е-ти рабо-о-о-о-чих …
Наступил вечер. Взошел молодой месяц, огонь нашего костра, казалось, достаёт до него и до самых далеких звезд. Я стоял в многотысячном строю и вместе со всеми пел:
Бли-и-и-зится э-э-э-ра све-е-е-т-лы-ы-ы-их год-о-о-ов.
Кли-и-ич пионе-е-ера: «Всегда-а-а будь гото-о-ов!»
Невозможно словами выразить восторг и радость, которые переполняли меня.
Какое счастье, думал я, быть вместе со всеми. В одном строю.
В то время я ещё не понимал, что быть со всеми хоть и хорошо, но не всегда нужно стремиться именно к этому. Не обязательно всегда быть с большинством. Главное – быть с людьми, которые тебе близки и дороги. Это я понял позднее.
* * *
Со временем атеистическое школьное воспитание и окружение безбожного большинствасделали свое дело, и Павел Крёстный вынужден был пересмотреть свои суждения о многих предметах. Когда пришла пора вступать в комсомол, он по привычке продолжал ещё ходить в церковь. Однако, будучи завзятым книгочеем, неожиданно в 9-м классе увлёкся философией. Прочитал несколько диалогов Платона, работы Аристотеля, кое-что из Гегеля (Кант оказался не по зубам), Шопенгауэра, перечитал Льва Толстого и основательно врубился в Маркса и Энгельса. Неожиданно обнаружил, что прежние религиозные представления не согласовываются с новыми глубокими истинами, которые открылись ему. Он убедился в фальшивости и ложности многих религиозных догматов.
