Дядя Ваня шоферил. В будние и выходные дни был в рейсах. Часто по нескольку дней. Он работал на трехтонном грузовике «зис» и возил грузы по всей Молдавии. Но случались и недолгие рейсы с коротким плечом, например: загрузка у каменоломен известняка и выгрузка у ближнего села Стрымба, где работали дорожники. И тогда дядя Ваня приезжал на обед домой, а после обеда брал беспомощного Володю на руки и сажал в кабину. Рядом разрешалось садиться мне. Дядя Ваня заводил мотор, и мы ехали в небольшое путешествие. Сделав несколько рейсов, мы съезжали к стрымбецкому озеру, и дядя Ваня заливал в радиатор, из которого уже валил пар, прохладную воду. Потом вдруг говорил мне:
– Ну-ка, Павлуша, садись на моё место.
Не чуя ног от радости, я садился на место шофера, дядя Ваня рядом.
– Бери руля. Заводи …
Руль казался громоздким, как колесо телеги. Я судорожно обхватывал это колесо и нажимал на кнопку стартера.
– Газу дай …
Я с трудом доставал правой босой ногой до педали газа. Жал.
– Не так сильно… Теперь сцепление… Коробку передач передерни… Отпускай сцепление… Газ…Поехали…
Но мотор почему-то тут же глох.
– Давай, снова… Только плавнее…
Я всё повторял, отжимал сцепление плавно, и – вот это, да-а-а-а-а! – машина ехала. А я управлял ею.
– Молодец, хлопец… теперь руля выворачивай вправо…
Мы ехали несколько минут вдоль озера, пока не показывался шлях.
Так повторялось несколько раз, и дядя Ваня говорил:
– Ты чувствуешь машину. Быть тебе шофером.
Мы с Володей были рады еще потому, что в таких поездках видели новые места и много интересного.
Я с нетерпением ждал очередного приезда дяди Ваниной машины МШ 64–58. Это всегда было событием. Подрулив к дому, Володин отец резко осаживал своего «зиса», глушил мотор. Потом, не спеша, громко хлопая дверкой, соскакивал со ступеньки и весело говорил:
– Здорово, хлопцы! А кто сегодня поедет со мной в Реуцел, мешки с зерном возить?
Мы с Володей были всегда готовы.
Обычно летом я пас Флорику, но в то лето я часто прибаливал, и отец привёз из ближней деревни Пырлица парня лет шестнадцати, который согласился за меня пастушить. Его звали Гица, он был молдаванином, но по-русски говорил вполне прилично. Утром чуть свет он укладывал в торбу еду и уходил с нашей Флорикой на пастбище. Вечером после захода солнца Гица заводил корову в сарай, и его звали за стол – с нами ужинать. После ужина мы с ним укладывались: я на кровати на набитом сеном тюфяке, Гица на софке на таком же тюфяке. Гица начинал рассказывать что-нибудь, чаще всего это были молдавские сказки про находчивого крестьянского парня Иона. Повествование шло то на русском, то на молдавском языке. Запомнилось, как в одной сказке волшебный петух говорил боярину:
Ку-ку-ри-гу, боермарь!
Дас пунгуца ку дой бань.
(Кукареку, боярин!
Подай монетку в два бани.)
Петух в той сказке был какой-то особенный, бессмертный: его убивали, а он всё оживал, неожиданно являлся и снова кричал своё «кукуригу».
Поскольку Гица взял заботу о Флорике на себя, я оказался свободен, и мы с Володей на возке путешествовали по городу и окрестностям. Володя так же, как я, был книгочеем, но без посторонней помощи добраться до городской библиотеки не мог. Обычно раз в неделю мы ездили в библиотеку – это было далеко. Получив книги – выдавали каждому не больше двух названий, – в изнеможении добирались домой, прятались где-нибудь в холодке под акацией и каждый уединялся и погружался в любимый процесс. Читая, мы могли не разговаривать несколько часов.
