Четвертая
беременность началась так ядерно, что меня уложили на сохранение уже на девятой
неделе. Потом еще раз – на двенадцатой. И еще – на двадцатой. Чувствовала я
себя просто ужасно, но врачи говорили, что шанс есть. Если пролежу в больнице
до самых родов. Хоть вставать осторожно разрешали, я знала, что некоторые лежат
все девять месяцев с ногами, задранными выше головы.
Когда Маша сказала,
что их класс собирается в ресторане, и учителей тоже пригласили, я тихо
порадовалась, что меня не увидят – вот такую красивую, краше в гроб кладут.
Конкретно что Кешка не увидит. Не просто страшную, но и беременную. Пусть лучше
помнит ту ведьму Марго, в которую когда-то влюбился. Машка сказала, что он
все-таки женился на Кате Татаренко. Вот пусть на нее такую и любуется – отекшую
и пузатую.
Меня это не то
чтобы задело, скорее, удивило. Кешка и Катя?! Вот уж странная пара, совершенно
из разных коробочек ложечки. Ну что ж, это его выбор, значит, разглядел в ней
что-то.
Мишка приезжал как
на работу, через день вечером. Привозил что-то вкусное, сидел, вымучивал
какие-то новости, спрашивал дежурно: «как ты?». А я была похожа на маятник,
который качается от надежды к полной апатии и обратно.
Врачи говорили:
надо дотянуть хотя бы до шести месяцев. До шести месяцев я не дотянула каких-то
четыре дня. Малыш уже вовсю шевелился, и я даже знала, что это мальчик. Но в то
утро он сидел так смирно, что я испугалась.
Акушерка послушала
сердцебиение, нахмурилась и позвонила в кабинет узи.
«Мне очень жаль…» -
сказал врач.
Это были уже почти
настоящие роды – с капельницей, схватками, потугами. Только я знала, что рожаю
мертвого младенца.
Потом я еще месяц
лежала в больнице, в другом отделении: пошли какие-то осложнения. Мне было все
равно. Провалилась в такую яму отчаяния, из которой никак не могла выбраться.
Врачи все так же твердили про «гормональный дисбаланс» и больше уже ничего не
обещали. Предлагали суррогатное материнство или усыновление, но Мишка уперся,
как баран.
- Миш, ну почему
нет? – у меня не было сил ни удивляться, ни возмущаться. – Ну ладно
усыновление, но суррогатное-то почему нет? Это же наш ребенок будет. Моя
яйцеклетка, твоя сперма, не от донора. Ну да, дорого, конечно, но мы можем себе
это позволить.
Однако объяснить он
ничего так и не смог. Просто «нет» - и все.
Когда я вышла из
больницы, отец подарил мне щенка – карликовую таксу. Я назвала ее Лорой и
возилась с ней как с ребенком. Мишка однажды ляпнул что-то про материнский
инстинкт и едва успел отскочить. Это было мгновение ничем не замутненной
ненависти, и я реально могла его убить. Мы не разговаривали недели две и спали
в разных комнатах.
В школе ситуация
сложилась непростая. Когда меня последний раз укладывали на сохранение,
сказали, что из больницы я до родов уже не выйду. То есть – при удачном исходе,
конечно, - сразу в декрет. Поскольку учебный год только начался, мне подыскали
замену. И вот такой вдруг пердюмонокль. Может, Валерия и взяла бы меня обратно,
но я даже проситься не стала. Нашла другую школу в нашем районе, где остро не
хватало биолога-почасовика. Классное я бы сейчас не потянула.
Полгода прошло в
каком-то полусне. Я вела свои уроки, гуляла с Лоркой, вылизывала квартиру,
тоннами читала слезливые бабские романы. Во всем этом был только один плюс: мы
стали предохраняться, и я уже не думала о беременности. Хотя секс стал… таким,
наверно, и бывает рутинный супружеский секс на пятом году брака. Четыре
неудачные попытки завести ребенка затоптали весь огонь, который был между нами.
Остался лишь слабенький огонек, и его хватало лишь на то, чтобы не замерзнуть.
