Летели качели - страница 27

Миша. Всего три?

Лиза. Три дня. Не больше.

Миша. Ну… хорошо. А можно спросить – почему?

Лиза. Почему не больше?

Миша кивает.

Потому что больше никто не выдерживает.

Лиза вынимает из внутреннего кармана желтоватую флейту, сделанную, похоже, из бедренной кости человека, подносит к губам, дует. Раздается гнусавый глухой звук. Лиза набирает в легкие побольше воздуха и с силой дует. Звук тот же, только гораздо громче. Миша некоторое время смотрит на Лизу, потом начинает танцевать.

Миша и Армен Борисович сидят на большом диване в одной из больших комнат большой квартиры Армена Борисовича. Миша одет как обычно, Армен Борисович облачен в пушистый белый халат и пушистые белые тапки, на голове у Армена Борисовича— пушистое белое полотенце, закрученное в причудливый тюрбан. Перед диваном – стеклянный журнальный столик, на котором ничего нет.

Армен Борисович. Миша, ты сидишь на этом диване сейчас только потому, что Лизон очень за тебя просила. Ты понимаешь?

Миша. Да, Армен Борисович.

Армен Борисович. Но взять тебя обратно я не могу.

Короткая пауза, во время которой Миша смотрит в журнальный столик, а Армен Борисович смотрит на Мишу.

Выпьешь чего-нибудь? Есть скотч. Есть красное сухое. Миша. Только не водку!

Армен Борисович. Водки нет. Я не пью водку.

Миша. Это радует.

Армен Борисович. Так что ты будешь?

Миша. Скотч?

Армен Борисович. Это шотландский виски. В данном случае – односолодовый.

Миша. Это хорошо?

Армен Борисович. Ну… как тебе сказать.

Миша. Ладно, не важно. Скотч.

Армен Борисович. Окей. Тогда я сейчас.

Армен Борисович выходит из комнаты. Миша осматривается. Армен Борисович возвращается через пол минуты, неся в руках два стакана для виски и бутылку с золотистой жидкостью. Ставит бутылку и стаканы на столик. Разливает жидкость по стаканам. Берет один стакан и протягивает его Мише.

Армен Борисович (приподнимая стакан). Ну что? За здоровье родителей?

Миша (чуть помедлив). Ну… да.

Пьют. Армен Борисович – залпом, Миша – сначала пробует, после отпивает треть.

Армен Борисович. Ну как?

Миша. Вкусно.

Армен Борисович. Ну и слава богу.

Армен Борисович ставит свой стакан на столик и садится на диван. Миша ставит свой стакан рядом со стаканом Армена Борисовича. Некоторое время молчат.

Ты прости, что я в таком виде. Не успел к твоему приходу привести себя в порядок.

Миша. Это вы извините, что я заранее. Перестраховался.

Армен Борисович. Не самое плохое качество. Ненавижу опаздывающих. И сам ненавижу опаздывать. Но случается всякое. Ты же понимаешь.

Миша. Конечно.

Короткая пауза, во время которой Армен Борисович внимательно смотрит на Мишу.

Армен Борисович. Тебе похудеть бы. И подкачаться. И одеваться начать чуточку по-другому.

Миша. А вы, Армен Борисович, совсем другой, когда не на работе.

Армен Борисович. Ну, дома мне ведь не нужно быть начальником, правда?

Миша. Правда.

Армен Борисович. Но непривычно. Я понимаю.

Пауза, во время которой Армен Борисович смотрит на Мишу еще внимательнее.

Давай ты мне расскажешь о том, что с тобой приключилось, а я подумаю, чем тебе можно помочь. Хорошо?

Миша. Да.

Армен Борисович. Я слушаю внимательно.

Миша медлит. Берет стакан в руку, нюхает содержимое, чуточку отпивает, ставит стакан на место. Армен Борисович молчит.

Миша. Сначала я узнал, что мой сын – не мой сын, а какого-то чужого мужика. Потом жена сказала, что ей – сорок, хотя уверяла раньше, что тридцать, и выставила меня из квартиры. Которая, кстати, оказалась съемной, а тесть и теща – подставными. Десять лет я жил в квартире, которую искренне считал нашей! Теперь я понимаю, почему она – я про жену – не хотела, чтобы я к ней прописывался. Десять лет я ездил с одним актером на рыбалку, а вторая кормила меня невкусными котлетами. Десять лет я просил Олю, которая и не Оля вовсе: «Давай распишемся, наконец, чтобы все по-людски», а она ни в какую…