Детская жестокость и коварство поражают порой самого циничного и умудренного жизненным опытом взрослого. Нет, про моральных уродов, мучающих животных, писать не буду, но память хранит на себе зарубки, нестираемые даже по прошествии многих лет. Но не обо мне речь, хотя и у меня есть, что вспомнить. Эту историю из своего детства рассказала мне Тося Нечаева, восьмилетняя девчонка с бывшей окраины Москвы, что рядом с метро Динамо.
Это был, в свое время, дачный поселок Петровско-Разумовское, вплоть до 70-х годов прошлого века застроенный деревянными постройками с печным отоплением и удобствами во дворе. Имелся в нем немаленький пруд, где когда-то поили скот на пастбище. Его засыпали перед Олимпиадой-80. Даже не верится, что на памяти одной человеческой жизни так преобразилась Москва. Сейчас это один из современных и красивейших городов мира, изменившийся до неузнаваемости, но в нем еще остались крохотные островки из моего детства и даже детства моих родителей. В майские теплые дни, когда многие москвичи разъезжаются по дачам, город пустеет и жизнь в нем замедляет свой бег, я люблю пройтись по памятным местам и каждый раз вспоминаю строчки А. Арбузова из его пьесы «Таня»: «Детство продолжается, но уже без меня.»
Была у Тоси в детстве какая-то родственница, девчонка с рано проросшими ростками стервозности: мстительная и страшно завистливая – Шура. Нет, я вовсе не любительница штампа «маленькая сволочь», но как показала жизнь, есть и такие, причем с самого раннего возраста. Как-то, одна знакомая воспитательница детского сада сказала мне:
«Сразу видно из кого кто вырастет. Есть изначально испорченные дети. Наверное, наследственность такая и перевоспитать их невозможно, они могут притворяться кем угодно, но гены подлости сидят глубоко у них внутри и этого не вытравить.»
Как показала жизнь, она оказалась права. Шура из маленькой сволочи выросла в большую, или во взрослую, а потом и в старую, но все же сволочь.
Как я уже писала, росли дети тогда на улице, в близлежащих дворах. Детей было много, они образовывали собой тесные компании, в которых связи были порой покрепче родственных. Утаить что-то было невозможно, все жили на виду, а бабки на лавочках служили лучше всякого осведомителя, «сарафанное радио» работало тогда во всю. Случалось, что ссорились и дробились на враждующие между собой группировки. Все, как во взрослой жизни: были и сплетники, и даже наговоры с враньем, и обидные клички. Повзрослев и создав свои семьи, бывшие из «дворовых» детей передавали уже своим детям истории из их закончившегося детства. Так и тянулась цепочка преданий из поколения в поколение, и только переезд в другой, отдаленный район обрывал эту цепь.
Тосе на толкучке купили большую куклу – дорогую, немецкую, трофейную. У нее было красиво расписанное фарфоровое лицо с алыми губками и голубыми, будто вопрошающими глазами. Ручки-ножки тоже были из фарфора, в верхних частях они были из мягкой ткани нежно-розового цвета, которая крепилась к телу куклы, обеспечивая тем самым подвижность конечностей и возможность усаживать ее. Роскошное платье с кружевами и лентами, туфельки, а главное, две длинные косы делали из игрушки настоящий шедевр. Мать Тоси была в восторге, ей настолько понравилась кукла, что она не смогла удержаться и отдала за нее почти все деньги, предназначенные для совсем другой покупки. Видимо, мать, тем самым, реализовала и свою давнюю мечту из детства.
