– Повеселился? – сухо осведомился Фредди, отбросив окурок сигары. – Слезай, Пикассо. Полезай вниз, говорят тебе!
Но Мэй беспомощно раскачивался на кисти, не решаясь отпустить руки.
– У меня страховки нет, – наконец жалобно сказал он.
– У меня тоже, – сварливо сказал Фредди. – И что мне теперь – по миру пойти?
– Ежели упаду – убьюс, – пояснил Брайан. – А страховки нету. И не на что похоронить будет.
– Да не убьешься! – сказал сурово Фредди. – И не оттудова падали.
– Все равно боюс, – сказал Мэй и еще судорожнее вцепился в палку. – Фред, подай лестничку – я и слезу. Ловко?
– Нет. НЕловко, – проворчал Фредди. – Что мне за это будет?
– А что ты хочешь?
– Ну, – Фредди обшарил взглядом комнату. – Чего это тут у тебя? А, ерунда… А в чулане?.. Тоже чушь чепуховая. А скажи-ка, дядя, что у тебя здесь?
– Где? – трусливо спросил Мэй.
– Вот тут, в серванте – что?
– Ах, в серванте? – переспросил Брайан. – В серванте, да?
– Да, – сказал Фредди, начиная понемногу терять терпение. – В серванте. За стеклом. На второй полке.
– За стеклом, – закивал Брайан. – В серванте за стеклом, я понял. На второй полке. На полочке второй, в серванте, который за стеклом. И с двумя полочками, точно? Или с тремя?
– С двумя, – сказал Фредди. – Щас ведром брошу в тебя.
– Нельзя, – быстро сказал Мэй. – Это венский набор. Фарфоровый. Посудный.
– Чашечки, – забулькал Фредди. – Чайничек. Блюдечки. Мои, – и он потянулся к набору жадными руками.
– Не сметь! – заверещал Брайан так, что в стену застучал Питер Габриел и пригрозил набить из нарушителей спокойствия чучела. Нарушители затихли. На время. Весьма короткое – пять сек.
– Почему – не сметь? – переспросил Фредди. – Почему бы и не сметь? Щас смету его в сумку, дам стремянку…
– Это не мое, – торопливо сказал Мэй. – Точнее, мое, но не совсем мое. Наследство это. Память бабушкина. Последнее «прости».
– А тебе какая разница, где твое прости стоять будет: у тебя, в грязи – или у меня, за красивым стеклом в красивом китайском шкафчике, рядом с чудными дрезденскими куколками?
– Тьфу, – передернулся Брайан, при этом чуть не сорвался и вцепился в кисть так, что побелели костяшки пальцев. – Куколками. Молокоотсос. Играется! Дю! Маленький. Позор впавшим в детство!
– Дурында, – сказал, покраснев, Фредди. – Это объекты эстетического любования. И твой венский набор будет жемчужиной моей коллекции.
– И не проси, – наотрез отказался Мэй. – Лучше упаду.
– Падай, – нежно сказал Фредди. – Прямо на острые камни. Будет печально, но придется пригласить Пейджа.
– На какие камни? – робко спросил Мэй. – Ггггде ттут кккамни?
– А вот, вот, – угодливо сказал Фредди и – ап! – ловко высыпал из карманов прямо под Брайана целую кучу отборно острых, угловатых и грязных кирпичей. – Прошу приземляться. Мягкой вам посадки, гражданин.
– Нет. Спасибо, – Брайан вцепился в кисть пальцами ног и решил, что будет висеть, а когда Фредди уйдет, станет кричать, пока его кто-нибудь не спасет.
– Давай-давай, – поддержал его мысли Фредди. – А я пока горло промочу. После киселька сушняк. А кстати!
Он схватил с каминной полки Мэя какой-то пузырек с чрезвычайно аппетитно булькающей внутри жидкостью, и залпом выпил. Мэй при виде этого заквохтал от смеха.
– Непонятно, – пожаловался Фредди, с хрустом сжевав пузырек. – Не распробовал. Глоп – и нету.
– Знаешь, что ты выпил? – прохрюкал с потолка Брайан. – Это был мой нитроглицерин. Я им протираю линзы в телескопе, хотя он, возможно, еще для чего-то нужен.
