– Это ведь нелегко, правда? – Ноэль массировал колено, скрывая смущение. Самайя казалась теперь спокойной, почти холодной. Она пожала плечами:
– Я привыкаю. Окружающие не всегда понимают и обижаются.
– Я понимаю, – он посмотрел на неё: – и, поверьте мне, восхищаюсь вами.
Самайя на мгновение растерялась и тут же опять закрылась в своей раковине.
– Я редко видела вас после войны. Как ваш дом?
– Мы с сыном его отстроили, – Ноэль был рад перевести разговор на безопасную тему. – Жаль, что вы не сможете у нас побывать.
– Моё место здесь, – она окинула комнату взглядом, в котором Ноэль уловил едва заметную горечь.
– Прежний летописец тоже жил здесь?
– Да, почти всё осталось от него. – Ещё одна свеча погасла. Ноэль зачарованно уставился на единственный живой огонёк. Если погаснет и он, подумал Ноэль, они останутся наедине в темноте. Темнота и Самайя после того дня, когда казнили Катрейну, часто соединялись в единое целое в его снах. Он ощущал лёгкий поцелуй в губы, слышал чей-то знакомый голос, говоривший «Ты хочешь спасти его, погубив себя?». Она стирала кровь с его лица, но, проснувшись, Ноэль не понимал, откуда взялись эти видения. Иногда он жалел, что это лишь сон.
Неприличные мысли зашевелились где-то в мозгу. Он слишком давно не позволял себе вспоминать о женщине в постели. К тому же, после войны его постоянно мучили боли в почках, в руке, в колене, отбивая любые желания. Сейчас болей не было, и собственная реакция напугала его. Он что, совсем сошёл с ума от воздержания? Она же ровесница его сына!
– Мне пора, – Ноэль поднялся. – Сегодня был трудный день.
– Я тоже хотела выйти на свежий воздух. Люблю гулять ночью, когда все спят.
Ноэлю захотелось забрать её отсюда, но куда? Ей нет места в обычной жизни. Самайя взяла оставшуюся свечу, переставила её на небольшой подсвечник и открыла дверь.
Они спускались внутри башни в тишине, пламя металось по стенам. Ноэль часто останавливался, Самайя терпеливо ждала, не предлагая помощи. Даже такую мелочь летописец позволить себе не мог. Он понял это, когда увидел её виноватое, расстроенное лицо. Он улыбнулся ей. Огромная чёрная тень Самайи вырисовывалась на стене – такая же беспомощная и безмолвная, как её хозяйка. Тень среди старых камней, тень среди людей, тень среди меняющихся времён.
На втором этаже, у двери в покои короля, раздались крики:
– Лекаря!
Ноэль, превозмогая боль, заставил себя идти быстрее. Самайя шла рядом.
***
– Ну, давай, – Дайрус пыхтел, приказывая своему органу восстать, словно тот мог послушаться полупьяного крика. Марция, прикрываясь одеялом, смотрела на мужа, с трудом скрывая отвращение и слёзы. Дайрус пытался исполнить супружеский долг, но такими темпами он не управится и к утру. Неужели он так её ненавидит? Разве её вина, что болезнь прошлась по ней, и ни один мужчина на посмотрит теперь на неё с любовью и желанием?
– Это из-за тебя, – Дайрус плюхнулся на кровать, его шея оказалась возле её лица. Вены на шее вздулись, кожа раскраснелась. «Как бы его удар не хватил», – подумала Марция. Она не знала, как быть. Мать готовила её к отношениям с мужчинами, объясняла, как себя вести, когда они, точно животные, рвутся утвердить власть над женой, однако о таком она не говорила. Наверное, отец никогда не давал матери повода думать, будто так бывает. Почему Дайрус не такой? По слухам, у него было много женщин.
– Ты-то чего ревёшь? – Она не заметила, как заплакала. Марция вытерла слёзы одеялом и уткнулась в него лицом. Грудь горела от поцелуев, которыми Дайрус покрывал её, пытаясь возбудиться. Хуже всего, её начало подташнивать. Может, из-за устриц? Сегодня подавали отварные устрицы в подливе из миндального молока с луком и гвоздикой – она съела их немало, не сразу заметив, что они пересолены. Из-за соли очень хочется пить. Дайрус подошёл к столу, раздражённо плеснул в кубок вина из бутылки. Она подумала, не выпить ли тоже, но вина не хотелось. На столе стоял графин фруктовой воды.
