Большинство офицеров батальона относились не только к Степанчикову, но и к нам, начинающим офицерам-двухгодичникам, с плохо скрываемым пренебрежением и насмешкой. Да что там офицеры, даже некоторые солдаты из числа старослужащих делали попытки построить отношения с нами по схеме: вы, хоть и лейтенанты, но все равно молодые салаги, а мы – уважаемые «деды Советской армии».
Как-то раз Жеребцов в рамках ненавязчивого воспитания во мне любви к технике, поручил мне сходить в соседний артиллерийский полк и принести оттуда ротор. Ротор ему обещал там один знакомый капитан. Я постеснялся спросить командира роты – что это за ротор такой; ну, думаю, раз уж он там договорился, то дадут то, что надо. А сам прикидываю, что же это такое? Вспоминаю из школьной программы: статор, ротор, турбины, гидроэлектростанции, Братская ГЭС… В общем, решаю, надо брать с собой солдат побольше, чтобы его, этот ротор, дотащить. Хватит ли отделения – семь человек? Ладно, если не хватит – вызову на подмогу еще одно… На всю жизнь я запомнил взгляд обалдевшего капитана-артиллериста, которым он окинул меня и моих бравых солдат, когда мы подошли к нему строем, и я доложил, что мы прибыли от Жеребцова, чтобы забрать ротор.
– Вы что, совсем уже там ох..ли в своем саперном батальоне?! – только и промолвил он, доставая из нагрудного кармана маленькую пластмассовую детальку и вручая ее мне…
Когда мы вернулись в расположение батальона, Жеребцов заметил необычную веселость моих солдат, и мне пришлось все ему рассказать. Он долго ржал, а затем сказал солдатам строго:
– Никому об этом не трепаться! Не хватало еще, чтобы над нами в других ротах смеялись!
***
А вот Андрею Веселовскому с ротным не повезло. Командир дорожной роты старший лейтенант Попов считал себя исключительно талантливым офицером и не сомневался в своей будущей блестящей карьере. К своим сослуживцам он относился как к массовке на съемках фильма про его замечательную жизнь. У Попова была этакая суперменская манера поведения: стальной взгляд исподлобья, резкость в движениях, категоричность в высказываниях. Он приходил в бешенство, если его приказы исполнялись не так быстро, как ему хотелось. При этом он не желал слушать никаких объяснений и пачками раздавал подчиненным взыскания. Попов хотел непременно сделать свою роту образцово-показательной, лучшей не только в батальоне, но во всем Забайкальском округе, и раздражался из-за того, что ему, такому прекрасному командиру, достались в подчинение такие бестолковые офицеры и солдаты…
Однажды Андрей пришел со службы, едва волоча ноги, потный и грязный, как никогда прежде. Он рухнул на кровать и сказал, немного отдышавшись:
– Этот придурок Попов уже всех задолбал! Представь, сегодня он устроил роте бег в противогазах! Мы, как идиоты, бегали в противогазах по степи вокруг поселка, а он, сволочь такая, ехал за нами в машине и еще подгонял! Я чуть не сдох!.. Хорошо хоть мне на втором круге солдаты подсказали спичку в клапан вставить. Оказывается, вся рота бежала со спичками в клапанах, один я задыхался!..
Старшего лейтенанта Попова не любили солдаты, за его спиной над ним смеялись офицеры-сослуживцы, да и командование батальона было не в восторге от такого дерганого командира роты, помешавшегося на карьере. В армии самый верный способ избавиться от неудобного офицера – это порекомендовать его вышестоящему командованию, как одного из лучших, на повышение. Вследствие этого, бывало, что не только самолюбивые карьеристы, но и откровенные лоботрясы продвигались по службе быстрее офицеров-тружеников. В случае с Поповым все ждали, когда же он, наконец, поступит в Военную академию. Ему давали прекрасные рекомендации, выделяли время для подготовки к экзаменам, но он проваливался из года в год. В батальоне ходил анекдот. Будто бы возвращается в очередной раз Попов из Москвы, и комбат его спрашивает: «Ну, ты хоть что-нибудь сдал?». Попов отвечает: «Больше сдал, чем не сдал – мочу сдал, кровь сдал, кал сдал… только лишь физику и математику не сдал!».
