Фацио вернулся спустя четверть часа.
– Что у него за супермаркет?
– Самый большой в Вигате, комиссар. Он женился в прошлом году на своей продавщице. В городке судачили, что та вскружила ему голову.
– И как тебе вся эта история? Кажется правдоподобной?
– Мне – нет. А вам?
– Мне тоже.
– Можете представить себе вора, который бы взял только деньги и не загреб заодно и ювелирку?
– Нет, не могу. Но, возможно, мы на него наговариваем.
– То есть вы полагаете, что тут орудовал благородный вор?
– Нет. Скорее бедолага, ставший вором из нужды, который не знал, куда потом сплавить драгоценности.
– Какие будут указания?
– Хочу все знать про эту Лоредану Ди Марту. Как зовут лучшую подругу и где та живет, какие у дамочки привычки, друзья… в общем, все.
– Хорошо. Рассказать вам про драку охотников в предместье Казуцца?
– Нет. О предместье Казуцца я и слышать не желаю.
Фацио изумленно посмотрел на комиссара.
3
Фацио удалился, а Монтальбано погрузился в бюрократическую канитель, подмахивая бумажки. Наконец настал обеденный перерыв.
– Изменили вы мне вчера, – укорил его Энцо, едва завидев на пороге траттории.
– Дома пообедал, Аделина приготовила, – с готовностью парировал тот, дабы с лёту пресечь приступ ревности Энцо, который крайне дорожил тем, что комиссар – его завсегдатай.
История Ди Марты, кто знает почему, развеяла его мрачное настроение. Если подумать, синьор Ди Марта сам виноват, что жена решила закрутить интрижку. Не то чтобы глумиться над чужой бедой было в обыкновении комиссара, но порой…
– Чем побалуешь?
– Всем, что прикажете.
Приказал и получил. Возможно, переусердствовал с размером порций и повторными заказами. В конце трапезы еле поднялся со стула.
Так что пришлось прогуляться до самого конца мола, с трудом переставляя ноги.
Великолепный трехмачтовик, который ранним утром направлялся в порт, был пришвартован там, где каждый день в восемь вечера вставал почтовый катер. Очевидно, он собирался отчалить до этого времени.
Двое матросов, вооружившись ведром и щетками, драили палубу. Больше никого не видно – ни членов экипажа, ни пассажиров. На корме выведено имя парусника – «Верушка». Комиссар не смог узнать поднятого на нем флага. А впрочем, много ли яхт итальянских богатеев плавает под родным флагом? Комиссар смутно вспомнил о некой Верушке, знаменитой манекенщице.
Как обычно, уселся на плоский камень у маяка и закурил.
Заметил, что на камне, ближе к воде, застыл краб, впившись в комиссара взглядом.
Неужели все годы это был один и тот же краб? Иногда Монтальбано баловался, кидая в того галькой.
А может быть, в этом крабовом семействе краб-отец наставлял краба-сына:
– Слушай, малыш, сюда почти каждый день после обеда приходит комиссар Монтальбано, ему нравится играть с нами. Ты уж потерпи, пусть он немного развеется, это всего лишь безобидный чудак-одиночка.
Комиссар взглянул крабу в глаза и ответил:
– Спасибо, дружище, что-то у меня нет настроения.
Краб шевельнулся и, ковыляя бочком, скрылся под водой.
А комиссар так бы и сидел тут до самого заката.
Но надо было возвращаться в контору. Вздохнув, он встал и двинулся в обратный путь.
Проходя мимо трапа трехмачтовика, приметил, что рядом остановились три машины – такси. Наверно, пассажирам пришла охота посетить греческие храмы.
После обеда комиссар чуть не умер от скуки, подписывая бесполезные бумаги. Дело это никак нельзя было задвинуть – не из чувства долга, а потому, что он знал, чем грозит пропустить хотя бы одну бумагу: на ее месте моментально возникнут две – требование разъяснений по поводу неподписания предыдущего документа и его копия (на случай, если он вдруг не получил первый экземпляр).
