Они уселись на скамеечку, и Лиана не отодвинулась, когда Андрей сел так, чтобы касаться ногами ее ног. Он достал свой толстый блокнот, куда начисто записывал стихи и долго листал его, не зная, на чем остановиться. Все стихи, кроме последних, ему казались несовершенными, а последние ему было неудобно читать Лиане так сразу: может, когда-нибудь, но не здесь, и не сейчас. «Я и ты»… ведь это что-то вроде признания в любви кому-то другому. Неожиданно на глаза попалось стихотворение, которое он написал под впечатлением от одного из пациентов – дряхлого старика, впавшего в полный маразм, который, словно маленький ребенок, всех спрашивал, где его папа с мамой, и Андрею запомнилось чувство какой-то тоскливой безнадежности в тусклых, покрытых поволокой глазах.
– Вот, пожалуй, – откашлялся Андрей, – сравнительно недавно написал, называется «Безнадежность».
Я бы назвал это мукой
Горьких обид в былом.
Бледные тонкие руки,
Мутный окна проем.
Тихо, в туман заброшенный
Чей-то унылый взгляд
Вынес в событий крошево
Тусклые два угля.
Или за образ тягостный,
Блеклых картин рассказ,
Словно от моря парусник,
Он отлучен от глаз.
Сумрак покинутых комнат
Душит песком невзгод.
Только одно и помнит:
Стены из года в год.
Пыль. Лишь в углу мерцает
Ветхих обложек ряд…
Только одно и знает:
Нету пути назад.
Андрей замолчал и перевел взгляд на Лиану, ожидая ее оценки. Лиана смотрела невидящими глазами куда-то вдаль.
– Кому посвящены эти стихи? – спросила она почему-то с некоторой хрипотцой. – Я вижу сценки из чьего-то детства: молодые мужчина и женщина, одетые, как одевались состоятельные люди в начале века. Они сидят в садике на скамеечке, а рядом на качелях качается мальчик лет пяти, в коротеньких штанишках и матросской курточке.
– Вы это видите? – взволнованно заговорил Андрей. – Потрясающе! Я эти стихи написал под впечатлением от одного старика в глубоком склерозе. Он все время спрашивал о своих маме с папой, которым, если бы они были живы, было не меньше ста лет. Наверное, Вы имеете в виду их? Но как вы догадались?
– Я не догадалась, – ответила Лиана, – я настроилась на Ваши стихи, и мне показали. Я никогда не знаю заранее, что мне покажут. Это как кинофильм. Прочтите что-нибудь еще.
Трудно сказать, что руководило Андреем, но наиболее удачными ему сегодня почему-то казались только мрачные стихи.
– Как пусто, лучше б боль была… – начал он читать еще один стон своей души, написанный после встречи с черным магистром.
– Ничего не могу понять, – удивленно посмотрела на него Лиана, когда Андрей закончил. – Вижу какой-то город… Но на земле такого быть не может, это какая-то совсем иная архитектура. Погодите… Я что-то такое раньше видела в астрале. Вы туда спускались?
– Да, – с видом во всем разочарованного Чайлд Гарольда ответил Андрей. – По-моему, это был ад. Дух, с которым я тогда беседовал, называл этот город Антимосквой.
– Да-да, – отозвалась Лиана, глядя вдаль остекленевшими глазами, – есть сходство с Москвой, но все как-то карикатурно, гротескно и жутко… Вы знаете, кто был этот дух?
– Он называл себя Черным магистром, но позже мне удалось выяснить, что это некий прообраз Мефистофеля, – не без тайной гордости скорбно ответил Андрей. – Он испытывал ко мне определенный интерес – это связано с моими прежними воплощениями. Сейчас не хочу об этом говорить, это долгая история. Но как вы… Балашов так не мог! Вы же все насквозь видите, в стихах об этом ни слова нет!
