– Дома, – ехидно ответила Аманбеке. – У Господа вашего. Она теперь, наверное, спит и видит себя невестой Иисусовой. А родных мужа и детей забросила. Ну, вы и сами видите.
– Она прямо сейчас в храме?
– Ага.
– Хорошо. Я схожу туда, – учительница беспокойно заглянула в комнату и направилась к выходу.
– Я с ней! – крикнула Катя, понимая, что, как только за учительницей закроется дверь, Аманбеке вернётся к воспитанию “супчиком”.
– Вот что за шайтан! Не девочка, а не знаю кто.
Аманбеке заготовила свой самый суровый взгляд, который обычно гипнотизировал её собственного сына, но Катя, не оглядываясь, выбежала из квартиры раньше учительницы.
* * *
На территории будущего храма шло строительство. Горластые работяги в основном были мусульманами, они не чертыхались, но эмоционально возводили руки к небу с воплем “о, Аллах!”. Некоторых прихожан передёргивало, но потом рабочий улыбался, обнажая ряд зубов в цвет позолоченного купола, и напряжение спадало. В конце концов, в посёлке давно смирились с соседством двух религий.
Наина не успела вовремя уложить сына и занять место поближе к батюшке, поэтому теперь вынуждена была “висеть” на подножке вагона-часовни. Она сверлила взглядом затылки православных соседок, пытаясь расслышать проповедь, но в ушах стояли только звук отбойного молотка, разбавленный возгласами “о, Аллах!” в разных тональностях, и гул прихожан.
Наина поправила на голове тугой платочек и обернулась, почувствовав за своей спиной чьё-то присутствие. Арувзат Абубекировна выступила вперёд.
– Наина, здравствуйте.
– Здравствуйте, – Наина смерила учительницу нехорошим взглядом. – Родительское собрание на выезде?
– Иди побегай, девочка, нам с твоей мамой нужно поговорить, – учительница мягко улыбнулась Кате, и её мокрые от пота усы узором разошлись по губе.
Крупные, не по погоде одетые женщины проводили взглядами Катю, и каждая про себя решала, как будет строить разговор. Учительница рассчитывала на душевную беседу, но что-то в облике Наины показалось ей таким враждебным, что теперь она уже сомневалась в необходимости этого разговора. Наина же, недовольная тем, что сначала опоздала, а теперь вынуждена пропустить службу, во всём винила дочь: если бы Катя пришла со школы пораньше…
– Наина, я хотела поговорить о Катюше. Она очень способная девочка.
– И поэтому в дневнике одни тройки?
– Не поэтому, а, видимо, потому, что девочка устаёт дома, – учительница заметила, как зло блеснули глаза Наины.
– Знаете что, Арувзат Абу-бе-ки-ров-на? – то ли вспоминая, то ли боясь произнести неправильно, медленно проговорила Наина. – У вас есть программа, вот по ней детей и учите. А я со своими детьми как-нибудь разберусь, с Божьей помощью, не с вашей.
– Я не хотела с вами ссориться…
– Но ссоритесь!
– Что ж вы детей своих разлюбили? – устало спросила учительница на выдохе.
– Катя-я-я! – Наина смотрела не на учительницу, а как будто сквозь неё. – Катя, бегом сюда.
– Над ней в школе смеются! Девочка ходит как попало, сама себе стирает, сама себя кормит.
– Когда я говорю “бегом”, значит, надо быстро бегом! – Наина схватила за руку запыхавшуюся Катю и потащила к вагончику.
– Вы совсем рехнулись с этим своим Богом! – уже в спину Наине крикнула учительница и, словно испугавшись собственных слов, заторопилась прочь от храма.
Со стороны Наина с дочерью напоминала кондуктора, который поймал безбилетника и не даёт тому сбежать. Она крепко держала Катю за руку и тащила её вглубь временного храма. Катя смотрела вслед учительнице и больше всего хотела пойти с ней. Перевела взгляд на новенький золотой купол, похожий на ёлочную игрушку, и то ли помолилась, то ли загадала желание – жить с учительницей.
