В разговоре мама упомянула про кулон – тот самый, который они с отцом подарили мне на моё восемнадцатилетие, и который я потеряла где-то в парижском аэропорту.
Когда я упомянула об этом в разговоре с мамой, моя родительница страшно всполошилась, требуя, чтобы я немедленно вернулась в Англию. Даже не просто в Англию, а к ней и отцу в Оксфорд.
Если честно, мама так переживала, что я сначала подумала, что у них с отцом что-то случилось, лишь спустя какое-то время до меня дошло: дело не в родителях, дело в потерянном кулоне.
— Это плохой признак, — как заведённая, повторяла мама. – Плохой. Очень плохой. И у меня тревожное предчувствие. Тебе лучше вернуться назад, в Оксфорд. Поживёшь какое-то время у нас, пока всё не затихнет.
Вообще, мама никогда не была суеверной, поэтому её реакция меня просто шокировала.
«Плохой знак, тревожное предчувствие»…
А потом я даже обрадовалась: получается, мама не всегда была холодным, рациональным ученым, если так отреагировала на потерю украшения. И получается, она беспокоилась обо мне.
— Мам, что со мной может случиться в центре Европы? – спросила я, мысленно улыбнувшись. – Латвия – тихая страна, без терактов и забастовок.
— Ты не понимаешь! – воскликнула мама. — Дело не в терактах. Тебе надо незамедлительно вернуться домой.
— Мам, да я и собиралась вернуться уже завтра.
Мой рейс был только вечером, но маме я говорить этого не стала.
— Завтра? – переспросила мама.
— Завтра, — подтвердила я, мысленно представляя, что теперь мне ещё придется ехать в Оксфорд… которого я, после историей с Джошем, всячески старалась избегать.
— Ну… хорошо, — мама, казалось, уже полностью смерилась с моим ответом, как вдруг она по новой спросила:
— А ты не можешь приехать пораньше?
Это было неожиданно, странно, непонятно… мои родители никогда особенно не переживали за меня; да я была единственной, кто безвылазно сидел в школе все каникулы и большинство праздников, когда остальные девочки разъезжались по домам. Раньше родителей не переживали за моё состояние. Что изменилось?
С этой мыслью я провела остаток дня, с ней же и заснула, решив, что билеты на более раннее время проверю с утра, как только проснусь.
Я засыпала, проваливаясь в темноту, наполненную размеренной латышской речью, звуками редких автомобилей и тихим воркованием голубей, доносившимся через приоткрытое окно.
Вечер был наполнен негромкими звуками старого города.
А утром хлынул дождь.
Наверное, непогода должна была меня расстроить, поскольку дождь оказался такой сильный и такой затяжной, что экскурсовод даже отменил запланированную велопрогулку в окрестностях города, ну и из-за дождя мне пришлось остаться в отеле.
Правда… я не почувствовала никакого разочарования.
Нет, мне конечно, хотелось объять необъятное: побывать в как можно больше незнакомых местах, посетить как можно больше достопримечательностей, но дождь заставил меня притормозить.
Что я и сделала.
Расслабилась, заказала еду в номер в номер и не спеша позавтракала, придумав, что сегодня до самого отъезда я не буду ничего делать. Пододвинула кресло к открытому балкону, укрылась пледом и вытащила, наконец, из чемодана книгу, которую мне давно советовала почитать Ольга.
Прекрасное ничегонеделание.
Правда, я всё же (просто потому, что пообещала это маме), посмотрела, какие ещё сегодня есть рейсы из Риги в Лондон. Оказалась, что более ранний ( из тех, на которые я могла бы попасть без спешки), будет всего на пару часов раньше того рейса, на который у меня имелся билет. В общем, я решила, что заморачиваться с обменом билета я не буду, тем более что погода не позволяла долгие и дальние прогулки – то есть маме, по идее, бояться было нечего.
