Итак, обращение в спонтанного ученого началось с глубинной внутренней мысли, пришедшей в сознание без какого-либо внешнего повода, толчка и т. п.: Я ДОЛЖЕН БЫТЬ СЧАСТЛИВ В ЖИЗНИ! В ЧЕМ ОНО СОСТОИТ? После этой мысли, чрезвычайно глубоко засевшей в За-сознании и постоянно там прокручивающейся, я стал все чаще и чаще в своем воображении проживать самые разнообразные сценарии человеческой жизни, какие только мог вообразить. И после интровертного просмотра каждого очередного сценария жизненного пути, я делал вывод о том, что счастья он не дает. И в то же время иногда мне встречались люди, буквально переполненные глубокой, неизъяснимой радостью, счастье было прямо отпечатано в выражении их глаз и мимике лица. При этом у них не было выдающихся способностей, ни привилегированного положения в обществе, ни особых благ. И вот тогда автор сделал свой первый и самый главный вывод: СЧАСТЬЕ ЧЕЛОВЕКА НЕ В ОСОБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ВНЕШНЕЙ ЖИЗНИ, А В СООТВЕТСТВУЮЩЕМ ВНУТРЕННЕМ СОСТОЯНИИ ПСИХИКИ, СООТВЕСТВЕННО, ДЛЯ ДОСТИЖЕНИЯ СЧАСТЬЯ НУЖНО ПОСТИЧЬ СВОЮ ПСИХИКУ И НА ОСНОВЕ ЭТОГО ПОСТИЖЕНИЯ ЕЁ ПРЕОБРАЗОВАТЬ ДОЛЖНЫМ ОБРАЗОМ. Вот так автор книги стал стихийно-спонтанным интрологом.
Изучая собственную психику, из самого себя, не прибегая к каким-то книгам, советникам, наставникам, ни с кем не обсуждая решаемую проблему, я пришел тогда, примерно через год размышлений, к такому выводу: а) счастье видится в удовлетворении желаний; б) пока желание не удовлетворено, человек испытывает от этого дискомфорт, что не совместимо со счастьем; в) счастье дает удовлетворение желания, но после краткого осознания удовольствия, желание исчезает и наступает опустошенность, опять счастье ускользает до возникновения нового желания и т. д.; г) счастье как таковое недостижимо, а потому на деле оно отсутствует, соответственно жизнь человека – это не благо, а зло, следовательно ее окончание в момент смерти можно только приветствовать.
На изложенных выше выводах автор успокоился, перестал искать счастье и постигать истину, целиком и полностью погрузившись в овладение мастерством игры в н/теннис.
Но вот на втором курсе института произошло событие, перевернувшее меня буквально вверх дном, заставив мысль вертеться с бешеной скоростью в поисках выхода из той духовно-эмоциональной пропасти, весьма мучительной, в которою я попал сразу вдруг, по прослушивании одной единственной лекции по философии, читаемой доцентом Соколовым Евгением Федоровичем.
Этот человек, с пышной шевелюрой седых как лунь волос, невысокого роста, сильно припадавший при ходьбе на одну ногу, опирающийся на массивную трость, сразу, с первого взгляда, произвел на меня некое странное, непонятное впечатление.
На лекции Е.Ф. Соколов рассказывал о разного рода поразительных для материалиста вещах, из которых вытекла возможность потусторонней жизни. Я, воспитанный в материалистическом духе, не сомневался до того момента в отсутствии какого-либо загробного мира, и вдруг, преподаватель, знающий марксизм-ленинизм несопоставимо лучше меня, говорит о таких вещах. Значит, потусторонний мир все-таки возможен! Но если так, то со смертью тела жизнь не кончается. А в той, другой жизни, может быть не только отсутствие счастья, как в данной земной, но и нечто совершенно ужасное, счастью диаметрально противоположное. И вот тут, на почве этого духовно-эмоционального переживания, чрезвычайно глубокого и интенсивного, мысль стала ИСКАТЬ ВЫХОД ИЗ ВОЗНИКШЕГО ТУПИКА ЖИЗНИ КАК ТАКОВОЙ.
