Личный бренд: путь к сердцу президента - страница 4

А потом все как в страшном сне: ездила в отделение милиции, давала показания, звонила, узнавала, но все тщетно. Просила объявить в розыск, а мне говорили: вдруг он у любовницы? Это слишком рано делать, должно пройти трое суток, нагуляется, вернется. – Как же ему помочь? Вдруг он где-то в посадке замерзает?

Машину мужа пригнали в гараж. Естественно, был обыск в его машине, в гараже… Это так страшно и жутко наблюдать, как чужие люди вторгаются в твое личное пространство. Но в тот момент мне было уже все равно. Я смотрела на все это будто через пелену. Пусть делают что угодно, лишь бы помогло.

Оперативные действия обернулись совсем неоперативными на деле, потому что они осуществились уже через неделю. И вся эта суета вызывала только горечь и боль. Где он сейчас? Что с ним? Увидим ли мы его? А ведь у него пожилая мама, которая живёт в Орске и естественно, как все пенсионеры, читала местные газеты, смотрела телевидение. Как она переживёт это? И больше всего я в тот момент переживала за детей: Как им сказать? И что сказать? Они ведь так его любят… Сама уже была на автопилоте, я не помню, как спала и что ела.

Сегодня у нас бизнес и мы ни в чём не нуждаемся. Я понимала, что скорее всего именно это причина его исчезновения.

И вдруг вспомнила, как мы начинали и через что прошли.

Когда мы поженились, я только что окончила школу, а мой муж учился в медицинском институте и пытался как-то зарабатывать – вложить в дело деньги, подаренные нам на свадьбу.

Мы жили в квартире моей мамы, с ней и моим старшим братом, и на руках у меня были талоны на каждого члена семьи. Ведь продукты тогда купить было невозможно, их можно было получить раз в месяц по этим самым талонам.

Поскольку все были на работе или учебе, отоваривать талоны было моей обязанностью. Точнее, нашей с Алиной, ведь куда же я без своей грудной дочурки.

Взяла коляску с дочкой и покатили в магазин. Выстояли огромную очередь. Вперёд нас, конечно, никто не пропустил. Люди будто звереют в такие моменты, когда что-то рушится в системе, в стране. В них просыпается какая-то свирепость, и такого, чтобы пропустить беременную или женщину с грудным ребенком вперёд, не было вообще. Хотя рассказывают, что такое бывало даже в блокадном Ленинграде, но люди оставались человечными.

Здесь такого не было совершенно, и поэтому мы выстояли полную очередь, какую только можно было. Ребенок за это время уже лежал в мокрых пеленках. Дочка начинала плакать, я ее укутывала сверху одеялом, чтобы она была в тепле, не замерзала. Но была осень, вечерело и холодало уже. Коляску в магазин не закатишь, потому что пандусы тогда отсутствовали. И в таком состоянии с плачущим ребенком на руках я простояла не знаю сколько времени. Мне показалось это вечностью. Я переживала, чтобы дочка не замерзла. Дико устала и сама была голодна.

Готова была заплакать, но оставить очередь не имела права, ведь это риск оставить семью без продуктов на целый месяц. Нельзя отоварить часть талонов, потому что прийти в другой день и снова отстоять такую же очередь – не реально. Ведь не факт ещё, что были бы продукты, а в этот день точно был завоз.

Наконец, подошла наша очередь. Я отоварила на все, как сейчас помню, колбасы, крупы какой-то набрала, консервов – то, что было доступно. Уложила всё в нижнюю сетку коляски и помчалась домой. Алина плачет, потому что она голодная, а сесть покормить её я стесняюсь, потому что молодая мама и это вовсе не было принято. Вот нельзя было просто сесть на скамейку, закрыться, покормить ребенка – я боялась осуждения и косых взглядов.