Личный закон - страница 13

Очнулся он уже в вертолете. Страшно болела туго стянутая бинтами грудь – они буквально душили. Язык перекатывал во рту вязкие сгустки крови. Рядом лежал еще один раненый и тихо стонал.

Хмурые бойцы группы сидели напротив. Заметив, что старший сержант пришел в себя, один из них толкнул в плечо командира. Тот слегка наклонился.

– Как ты, Юрок?

Самохин разлепил спекшиеся от крови губы, но даже это простое движение отозвалось взрывом боли в груди, и он снова впал в забытье.

Вовремя прилетели вертушки, и врач оказался опытным. Заштопали Юрка в лучшем виде. После ранения его должны были комиссовать, однако поскольку до дембеля оставалось два месяца, решили не возиться с документами, а отправить его дослуживать «на курорт» – в кадрированный полк инженерной техники.

Вскоре после операции в палате госпиталя, куда переправили раненого из Афгана, появился штабной особист. Упитанный лощеный тип задавал Юрке вопрос за вопросом: почему отправился за майором, видел ли душмана, что делал майор… Самохин сам не понимал, что случилось в том ночном бою, но, глядя на сытую морду настырного особиста, решил: правду говорить нельзя.

Месяц он мучился догадками, лежа на больничной койке, а когда ему вручали орден Красной Звезды, приехал капитан Текаев и рассказал, как и почему все произошло.

– Если б не тот душман, Юрок, лететь бы тебе на родину грузом двести. Майор стрелял в тебя из ТТ, который возле «духа» валялся. Знал, сволочь, что ТТ пробивает бронежилет с близкого расстояния – не зря его оружием киллеров называют. А может, и не знал, подхватил, что под руку подвернулось – что там между вами было, метров пять? Только не учел он, гад, что не добил душмана, а у того второй ствол имелся. Пока майор на тебя отвлекся, «дух» ему в затылок выстрелил. Почти в упор, не промахнулся. А тебе повезло: пуля в сантиметре от сердца застряла.

– Но почему? Я ведь подстраховать его пошел!

Текаев сунул руку под китель и достал небольшой кожаный мешочек, потянул за тесемку и высыпал на ладонь четыре камушка. Грани отражали свет так, что сразу было понятно – это не стекляшки.

– Бриллианты, – пояснил капитан онемевшему от удивления Юрке. – Мы, когда на место перестрелки подбежали, все уже было кончено. Майор мертв, душман тоже. Вызвали помощь, тебя перевязывали, а потом, перед погрузкой, я документы у майора из кармана доставал и нашел вместе с ними этот мешочек. Думаю, в КГБ послали его с нами в рейд, потому что получили информацию о партии драгоценных камней. А ты майору всю малину порушил. Свидетель! Вот он и решился тебя убрать. Не повезло тебе, Юрок. Держи, – он ссыпал камни обратно в мешочек и протянул Самохину, – твоя доля, вроде как компенсация за ранение. Я решил камни поделить! Мы б не взяли – штабные бы себе прикарманили. Сам знаешь, как у них все поставлено.

Это Юрка знал. Захваченные в караванах мешки с деньгами и наркотиками разворовывали. А шмотки из торговых конвоев офицеры растаскивали и переправляли в Союз. Да, громили и сугубо гражданские караваны, они даже были предпочтительнее, чем с оружием и наркотой.

Поблагодарив капитана, Самохин спрятал камни.

Позже, через год, уже на гражданке, он узнал, что Текаева обвинили в убийстве мирных афганцев и чуть не отправили под трибунал, но потом решили просто уволить из армии. Видно, в «конторе» не простили капитану пропавшие алмазы.

Юра тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Афган остался где-то там, не то что в прошлом – будто в другой жизни, как кадры из кино. В детстве он очень любил смотреть фильмы о войне. Тогда война казалась ему наполненной романтикой, которая рождала в неокрепшей душе чувства патриотизма и самопожертвования ради высоких целей. Когда он со своими товарищами летел в Афганистан, им казалось, что это нужно для страны, их манила возможность новых впечатлений и нового жизненного опыта. На самом деле действительность оказалась грязной, кровавой, полной лжи и предательства, низменных страстей, которые как бы спали в душах пацанов, но поперли наружу при столкновении с реалиями войны. Все зверели понемногу…