Кроме того случая, когда Павлуше неожиданно раскрылось содержимое блузки учительницы начальных классов Елены Петровны. Они ходили в один бассейн, и когда он проходил мимо женской раздевалки, дверь открылась, и взгляд сам зацепил огромную сливовидную грудь. Поворот так поворот!
Он нёсся к Галушке, кудрявый и немного счастливый. Только он не понимал, что именно сегодня он счастлив. Ему было интересно, что она будет делать с ним? Какие методы применит? Будет ли он понимать сам процесс или просто в один день неожиданно проснётся без страхов и упрёков?
То чувство ненужности и бессмысленности, которое осело у него после разговора с Лицом, второму сну удалось преобразить не в силу давящую, но в силу толкающую. Оскорбления теперь не обижали и унижали, но были лишь свидетельством того, что Павлуша идёт в верном направлении, а Лицо хочет его отговорить. Довольство собственной проницательностью и делало Павлушу несколько счастливым в тот день. Он думал, что Лицо прокололось, что он нашёл противоядие, что скоро всё кончится.
Но думал он и вот о чём. А что ему бы хотелось? Он никогда не задавал себе этот вопрос. Не именно конкретно сейчас, поесть или помыться, например, а глобально, по жизни, чего он хочет? О чём мечтает? Сейчас о том, чтобы избавиться от Лица, ну а что дальше? Что думает Лицо? Чего хочет Павлуша? Ведь если бы он чего-то хотел, то не страшился бы сумасшествия, а просто бы воспользовался всевластием лица?
Когда Павлуша ушёл в тот самый первый раз, на самом деле у неё ещё оставалось минут пятнадцать до бухгалтера, ворующего у друзей безделицы. Галушка включила радио и попала на LongTallSally. Она начала неистово выплясывать у зеркала под любимый рок-н-ролл. Ей особенно удавался прыжок на одной ноге и подражание гитаристу: правда, вторая нога волочилась в силу приобретённой инвалидности, а не для пущей схожести с рок-звездой. Зато первая нога и размахивание волосами были хороши. Она подпевала, она вспотела, она хорошенько порадовалась и выключила радио. В тишине она подумала: «Наконец-то попался стоящий клиент с настоящей загадкой. Как же надоели эти алкоголики, трудные подростки и угнетаемые жены».
Была у Галушки одна хитрость, чтобы не связываться со всяким неадекватом: она самовольно отсеивала клиентов, но по вполне справедливому, как ей казалось, признаку. Они должны были вести себя тихохонько и не мешать ей жить. Примерный суицидник имел огромные преимущества перед неуверенной в себе серой мышкой, если та начинала доставать Галушку в нерабочее время. Она всегда переносила вторую встречу, чтобы понять, насколько пациент зависим от надежды, которую Галушка ему дарит, и как с этой своей зависимостью он обращается. Позвонит ли с непременным желанием заскочить «хотя бы на минуточку»? Будет ли требовать, настаивать или даже угрожать? Предстоят ли ей звонки среди ночи, надрывные телефонные эскапады: «извините, мне только спросить…».
Если клиент обещал ей нервотрепку во внеурочные часы, она не отказывалась от него. Но делала так, чтобы он сам не хотел к ней ходить. Психолог она или нет?
Сначала помоги себе. Этому правилу она свято следовала.
Да, формально отказываться от клиентов она не имела права, ведь Галушка психолог в социальном центре! Да… а как бы ей хотелось кабинет с кожаным креслом, портретом Фрейда в золочёной рамке, непременной кушеткой, тёмно-зелёным торшером и вазочкой с вкусными конфетами на низком антикварном столике, и просить за сеанс десятки тысяч и …
