– Ладно, – гитарист протянул свой инструмент. – Ты играть-то умеешь?
Паша перекинул через себя ремень и немного его ослабил, опустив гитару ниже. Начал неуклюже перебирать аккорды, но вскоре рука вспомнила все, что нужно. Парни музыканты явно поморщились.
Старцев слушал вступление, и оно казалось ему невероятно знакомым. Точно, классика. Это та классика, которая еще полтинник лет назад считалась чем-то непримечательным.
Паша, не отвлекаясь от игры, прокряхтелся, перешел на перебор и начал петь.
– Ты смо жешь. Видеть скалы… – и запел так странно, будто не своим голосом. Будто это не тот ужасный крикливый механик, а парень, который был рожден совершенно с другим талантом.
– Твой бе рег омоют моря… – чем больше Паша пел, тем знакомее становилась Шурику песня.
– И с го ор сизым ста ном, – что-то очень старое. Древнее как мир…
– Спускается на город заря, – и такое до боли знакомое, будто в детстве всегда играло в машине отца.
Четыре удара, четыре разных аккорда, и Старцев вспомнил припев. Завыл, что есть мочи.
– Твой свет! Греет камни! – даже Павлик удивился этому, начал играть активнее.
– Твои ветра не знают покой! – Саша пытался тянуть ноты, подражая Ларионову, но выходило не очень хорошо, да так, что даже музыканты, которых ребята перебили, начали прикрывать уши.
– Позвооль! Мне остаться!
– Никто из нас не едет домой, – Паша замолчал на последней строчке, чтобы его товарищ понял, к чему была вся дискуссия про музыку.
– Парни, ну это же говно старое! – вклинился дрэдастый. Паша перестал играть и ухмыльнулся.
– Это классика, – со злобой в голосе ответил Саша.
– Не, братан, это и тогда-то считалось редкостной херней, а щас… – мальчишка музыкант искренне верил, что брюки на Старцеве говорят о его благоразумности. – Не, такое играть это стремно. Вы панки, что ли?
– Ладно, ладно, – Павлик снял гитару и вернул ее хозяину.
– И все? – толкнул его в плечо Саша.
– Ну да, сам же просил, – Паша хлопнул по плечу гитариста. – Отдуши. Удачи, ребята.
– Да-да, – усмехнулся тот. – Давай, старичок, и тебе удачи.
Пьяные спортсмены поковыляли к выходу, по пути посасывая вино, как вдруг из-за спины послышалась речь. Четкая, но намеренно приглушенная, типа невзначай брошенной фразы.
– Говно, а не музыка. Панки сраные…
Старцев остановился. Посмотрел на Павлика и кивнул в сторону говорящих. – Идешь?
– Не, я же общеал.
– Ага, ладно… – Шурик разбежался и накинулся на дредастого гитариста. Началась возня и крики.
Паша недолго разглядывал происходящее, смеясь где-то в глубине души. Он до жути ненавидел уличных музыкантов, и за такие выходки в том числе, но больше всего его гордость задевало то, что они своими действиями только отталкивают людей от живых выступлений. Паша сам организовывал небольшие концерты, а все, что он слышал от проходящих мимо людей: «Аааа, это уличные музыканты…» Нет. Это были не уличные музыканты.
– Да хрен с тобой, – Паша ускорил шаг в сторону замеса и через секунду влетел в него с двух ног.
Последний магазин и окончательно окосевшие ребята берут с полки бутылку водки.
– Ну и гандоны… – Старцев кое как выругался и схватил из холодильника мороженное. Приложил к разбитому затылку.
– Трое на одного… Ну да, не честно…
– Да я не про это… Это же классика! – прокричал пилот и начал навывать припев песни. Несвязно навывать, от чего Паше самому захотелось ему вдарить.
– Ладно, гонщик, – Павлик открыл бутылку водки. – Весь этот марафон начинается тут. Эта игра называется «Никто из нас не едет домой».
