Лихолов - страница 11

Лихолов вспоминал, что многие из тех тварей, на которых он охотился, если их сразу не убить, превращались в такой же то ли туман, то ли дым, то ли сумрак, и тяжело тогда становилось на сердце. Живым творением подобное быть не могло. Жизнь всегда прекрасна, даже если красота ее не всем понятна. В творениях Матушки Судьбы всегда ощущается какое-то торжество, союз плоти и духа. Но в туманных тварях не чувствовалось ничего подобного. От них исходила только необъяснимая, тягучая, ноющая ТОСКА… Детьми темной, кровавой магии были эти дымки – не иначе. Искривлениями и надломами, уродованием и жестокостью было выделано это нечто, теперь расплодившееся по всей Зеленой Тверди. Кто создал его? Кто размножил заразу по всей плодородной и чистой земле? Никто точно не говорил, но многие догадывались. Да вот теперь весть о новом драконе манила Странствующего Охотника в Северный Лес. Весь бродячий морок побеждать он не собирался. А вот за мерзкую огнедышащую гадину можно было бы содрать с короля прилично золотишка.

Но на счастье оба мужчины имели глаза охотничьи, многое они видели уже издали, и перед туманами успевали замирать, затихать, столбенеть. И сумрак проплывал вдалеке, не замечая странников. Ибо охотились бродячие туманы на жизнь, на радость и движение. А все застоялое и черствое его не интересовало. Повезло охотникам, что морок никакой ни разу не подобрался сзади, не застал врасплох. Может потому, что Елисей шел правильной дорогой, обходя все мрачные уголки. Может, от того, что кто-то берег мужей (то ли Лес охранял, то ли Судьба Матушка).

Долго шли путники. Тропой еле заметною, редко дарившею кому-то проход. Меж деревьев, кустарников, задевая сапогами траву и корни. Топи болотистые или всхолмия крутые ловко огибала хитрая дорожка.

При всей осторожности шага Елисей оказался еще и очень разговорчивым спутником. Что не слишком радовало Лихолова, привыкшего бродить всюду как медведь – одиноко, не смей тронуть. Пытался юноша расспросить Странника хоть немного: откуда родом, где научился драться и охотиться, как настоящее имя, и прочее. Но тот хранил свое прошлое в убежище собственной памяти и никому не раскрывался. Так как секрет его особенного происхождения был слишком опасен. Уже больше десяти лет приходилось Лихолову прятаться и жить под выдуманным прозвищем. От того отвечал он уклончиво. То: «Учитель мой мир давно покинул, не буду беспокоить землю». То: «Откуда родом, того места давно не видал». То: «Настоящее имя мое поглотило время, не тревожь небыль дурными вопросами». Все эти фразы уже отточены были Лихоловом, много десятков раз он произносил их в каждой новой земле. Елисей ответам дивился, чувствовал тайну и сам не знал почему, но ощущал какую-то жалость. Ведь разве будет человек счастливый, которого ждет где-то добрая жена или хотя бы мудрая мать, скрываться и таиться? Нет, такой везунчик первым делом прихвастнет о красоте своей земли, о привлекательности местных женщин и вкусе вина. А за тайной чаще всего стоит какая-то боль или трудность. Елисей словил это сердцем, посочувствовал и решил не надоедать расспросами. Зато легко и откровенно стал рассказывать о себе. О сиротстве, как родители сгинули, как остался в отчем доме один. Но не совсем уж одинокий, так как в деревне жили и тетушки, и дядюшки. И селение его стояло на берегу красивой лесной речушки. А рядом с деревней часть полянок и опушек превратили во вполне плодородные поля – что было обычным делом для деревень Северного Леса. Отец Елисея когда-то ходил солдатом в военные походы, а потом остепенился и зажил в родной деревне охотничьей судьбою. Давно он умер, но успел перед гибелью показать сыну и немного боевого искусства и обучить стрельбе из лука. А остальному (про лесные тропы, про хитрости ловушек и выслеживания дичи, ну и про прочие премудрости) – тому дядя Елисея обучил. Много они ходили охотиться, изучил юноша все окрестные земли вдоль и поперек. Бродил теперь по лесам и слушал песни дикой чащи: о вечной мудрости, о силе родной земли, о свободе птиц… Да вот только напасть – в последние годы сумрак поганый проник в эти места.