Женщина опустилась плавным движением на корточки рядом с девочкой, вжавшейся со страхом в Лихолова, помолчала с минуту, а потом тихо медленно протяжно запела:
Сон травою повожу́
Над дитём поворожу́
Пусть крикливый не кричи́т
Сомкнёт глазки крепко спи́т
В колыбельке ка́чи-качь
Ча́до малое не плачь
В дрёму со́н тибе трава́
Колыбельная молва́
Вред тибе́ не причини́т
Сладким сно́м дитя́тко спит…
Слова ласковой песни укутали комнату сердечным теплом. Девочка потихоньку развернулась к Багряне. Сначала просто испугано смотрела, потом уже вслушалась в песню. И, в конце концов, шепотом спросила:
– Ты – моя мама?
Елисей потер лицо, неуклюже скрывая растроганный вид. Багряна же не постеснялась упавшей с ее лица слезинки и ласково ответила:
– Нет, дитятко, я – Багряна. Мою дочь тоже забрал туга. И я очень по ней тоскую. Вот, ее кукла, – и женщина протянула девочке тряпичную игрушку. Малышка сначала рассмотрела куклу, а потом резким опасливым движением выдернула ее из рук Багряны. И сжалась в комок, словно боясь, что игрушку сейчас отнимут. – Забирай это себе. Хочешь побыть немного с нами? Я знаю еще много колыбельных. А в следующей горнице у меня лежит еще парочка таких игрушек.
Девочка еле заметно кивнула и сделала шаг навстречу к женщине. Они взялись за руки. Багряна поднялась и изготовилась идти уже в другую комнату с малышкой, но обернулась и бросила через плечо:
– Гостям уступим хозяйскую горницу, накормим, напоим, узнаете гостеприимство северян! А пока идите в баню, там две мои девицы, Варна с Плеяной, уже побежали все подготовить.
Добрая хозяйка наперед знает, что гостям нужно прежде трапезы предложить баню и квас.
– Бабы на подворье едва ль не подрались за право натопить баню Странствующему Охотнику со спутником, – усмехнулся Боян. – Ох, смотрите только не обижайте девок нашенских!
Баня стояла отдельным строением в конце двора. Там гостей уже ждали две миловидные девушки. Это им староста наказал принести в баню дров, веток и мыла. Девицы с нескрываемым восторгом осмотрели Лихолова – крепкого широкоплечего и статного, прославленного своими подвигами. Они игриво улыбались, хихикали, перешептывались, словно две птички. Лихолов привык к такому женскому поведению, слава героя многих девушек делала легкой добычей. Но смешно было смотреть на раскрасневшегося от смущения Елисея.
– Ах, прославленный Лихолов! Славные охотники утомились в пути, – с напускным сочувствием говорила стройная сероглазая девица с острым носиком и темной косой. – Мы поможем искупаться, смоем с ваших плеч усталость.
Елисей окончательно потупил взор. Лихолов усмехнулся над своим спутником, а сам даже не подумал стесняться и принялся раздеваться:
– Ох, хороши-то как девки местные, смотри, Елисей!
В бане уже чувствовался нарастающий жар: тепло проникало под кожу и разгоняло кровь все быстрее.
– Ох, – опять вздохнул Елисей, – нехорошо, нехорошо… Надо бы помыться сначала, в храм сходить, девки-то…
– Сказал, брось глупости свои! – перебил Лихолов и повернулся к девицам. – Не слушайте ученика моего, больно скромный он. Я-то не таков. Посмелее буду да поопытнее.
Девушки тут же сладко захихикали.
– Наверное, смелые странники давно не были обласканы женским вниманием? В пути мерзли и грустили, – сказала вторая девушка, та, что с белыми волосами, пухлыми сочными губами и мягким округлым станом. Она говорила и поглядывала на Елисея. А тот аж перестал дышать. – Муж, окруженный женским теплом, гораздо быстрее восстановит силы.
