– Монечка, а что тут написано?
Чтобы не наглотаться косточек, Моня схватила эту потрепанную книженцию и прочитала именно те строки, в которые Горошина тыкала пальцем: «Наши лихомары бывают тощие, безрукие, уроды такие, что хуже смерти; не умеют ни войти в избу, ни отворить дверей. Если голодны, то, как сироточки стоят, пригорюнясь у притолоки, выжидая, не выйдет ли кто из виноватых».
– Что?! – закричала Моня. – Это что такое?
С того самого дня ни о чем другом Горошина говорить не желала. Особенно ее разбирало к вечеру. Она ходила за Моней по пятам и задавала всякие вопросы.
– Монечка, а что такое притолока?
– Не знаю! – огрызалась Моня.
– А у нашей притолоки лихомара не стоит?
– А ты что, провинилась? Лихомары только виноватых ловят.
– И что они с ними делают? – спрашивала Горошина и замирала.
Моня закатывала глаза. В книжке было написано и об этом, но как-то туманно: «сумеют потрясть и познобить».
– О. господи! Ну, наверно, температура у людей сразу повышается, вот их и начинает знобить.
Моня хватала книжку и бежала к Бабуле.
– Бабуль, ты умеешь смывать лихомар? Тут написано, что их надо смывать. Давай смоем! Может, Горошина уймется.
– Миленькая, уйди со шланга; видишь, я цветы поливаю, – отвечала Бабуля. – Эта книжка давно написана, давным-ддавно; уже про лихомар все и думать забыли.
Ничего себе забыли! Совсем недавно Буланкина пугала Горошину, что ее лихомара в болото утащит! А тетя Валя кого-то лихомарой ругает. Она что имела в виду: «Ты урод»? Или «Вот безрукий»?
Бабуля сказала на это:
– Не знаю, я так не ругаюсь.
– Да? А ты зато говоришь: «Ну их а болото!»
– Больше не буду, – пообещала Бабуля. – Что вы вцепились так в эту книжку? Разве читать больше нечего?
– Нечего!
– Ну, поиграли бы в «Зоологическое лото».
Спасибо, в «Зоологическое лото» Моня с Горошиной сто раз уже играла!
Она даже вызвалась показать Горошине, как цветут кувшинки, хотя понимала, что придется бесконечно долго тащить ее за собой к речке. Сама Моня многое была способна забыть, глядя на кувшинки, и надеялась, что Горошина тоже на такое способна, – сестра все-таки.
Моня знала только одно место на реке, где они росли. Дно там было вязкое, вместо твердого берега – кочки, вокруг них – стебли осоки, такие острые, что чуть коснешься – сразу кровь пойдет. Лучше бы они росли у мостика, где летают над водой голубые стрекозы. Или возле пляжика, – правда, там пиявки у берега… Ну, хотя бы рядом с рогозом: он такой красивый, похож на эскимо. Но кувшинки, как видно, к эскимо были равнодушны.
Любоваться ими сквозь осоку Горошине быстро надоело. Моня подумала, не сводить ли сестру к пиявкам, это было недалеко. Однако Горошина твердо поглядела ей в глаза и сказала:
– Хочу сушку!
Моня тяжело вздохнула. Сушку-то она с собой взяла – никогда не знаешь, чего этой кулеме понадобится. Но подвиг получился напрасным.
Пришлось взобраться на бугор и усадить Горошину под деревом. Пока она мусолила сушку, Моня походила вдоль болотца, посмотрела, как по ряске бегали паучки-водомерки.
– Монечка, а почему лихомары тощие, безрукие и уродины? – пропищала сверху Горошина.
Только чудом Моня не свалилась в болото.
– Потому что в книжке так написано! – сердито сказала она. – Ты доела сушку?
– Нет. А лихомара нас слышит в болоте?
– Да нет ее в болоте, я же тебе говорила сто раз; они в аду живут, под землей, – простонала Моня. – Вылезают только зимой, от холода, и тогда их смывают.
