– Ни в чем…
Панама манила, но не только это останавливало. Как-то всегда неловко было входить в чужие владения, даже если приглашали, а тут получалось, что лихомара вторгается незваная. Что скажут хозяева? Может, не ходить? И с подругой не посоветуешься… Она бы, пожалуй, ответила: «Вот ненормальная! Ну, прикинься кошкой, в чем дело?» А ведь и правда! Играет же она в графиню с зонтиком, так почему бы иногда не побыть кошкой… Но, с другой стороны, как-то даже неприлично после графини превращаться в кошку, ходить на четвереньках…
Ах-Ты, не дожидаясь ее, прошел по садовой дорожке вдоль веранды – и сел. «Что я делаю! Какой ужас!» – подумала лихомара.
– Котя! – пропищал невидимый пока, но очень знакомый голос.
– Пришел! – Еще один знакомый голос. – Бабуль, черный кот опять пришел! Можно, я дам ему колбасы?
«Виноватые!» – вздрогнула лихомара и выглянула из-за угла веранды.
На крыльце сидели две нарядные барышни, одна маленькая, другая постарше. Вот незадача! Что ж теперь, знобить?.. «Ненормальная! – сказала себе лихомара. – Ты что, забыла? Знобить нельзя: кот останется голодным».
Из дома вышла женщина в сарафане, – должно быть, Бабушка Домашняя Обыкновенная, – и стала обсуждать с барышнями, что лучше: угостить Ах-Ты сосиской, или отрезать кусок колбасы. Ну… лихомара подумала, что, если у нее и была когда-то бабушка, то не такая. «Увидела? Теперь домой! – велела она себе. – Сухо, жарко, так и испариться недолго!» Впрочем, нет, надо было еще взглянуть на эту волшебную сосиску, ради которой Ах-Ты разрешал барышням себя гладить, да еще мурлыкал.
Конечно, пришлось опять выглянуть – даже высунуться – из-за угла веранды, и, конечно, ее заметили.
– Ой, тут и кошка! – воскликнула старшая барышня. – Какая странная! Бабуль, посмотри, это что за порода?
Лихомаре немедленно захотелось превратиться в ежа, а еще лучше в божью коровку, но съеживаться уже было некуда. Все же она попробовала, но лучшее – враг хорошего. (Кто это ей говорил? Не бабушка ли?) Только раздалась и стала как три кошки.
– Привидение! – ахнула старшая внучка и завизжала.
– Боюсь, боюсь! – зашептала младшая.
– Что такое, миленькая? Где ты привидение увидела? Там?
Великолепный экземпляр самого полезного подвида бабушек снова явился на крыльце и со словами: «Ах, ты, лихомара!» замахнулся на лихомару веником.
Моня сидела за столом, напротив сидела Горошина, между ними стояла кружка молока. Горошина смотрела на Моню, Моня смотрела в окно и размышляла, включать ли свет. Под окном что-то шуршало. Если включить свет, их будет видно с улицы.
Вообще-то раньше она мечтала увидеть настоящее привидение. А теперь нет, спасибо, не надо. Ей и кошачьего хватило. Надо же – белое и мутное. Кажется, что и лапы есть, и хвост, и мордочка, – а это туман!
– Монечка, я не хочу парное молоко, – громко сказала Горошина.
– Пей, миленькая! – крикнула из кухни Бабуля. – Тебе расти надо.
Бабуля гордилась тем, что внучки у нее «растут на парном молоке». И почти каждый вечер с наступлением сумерек приносила его с фермы. Папа называл его музыкальным, потому что хозяйку фермы звали Лирой, а лира – музыкальный инструмент. Иногда Моня думала: «Какое счастье, что нас с Горошиной не назвали в честь музыкальных инструментов, а то прямо непонятно было бы, как жить!» Правда, хозяйка фермы жила хорошо. У нее были кошки, барашек, куры и цесарки. Ну, и шесть коров.
