Меня мама ошарашила
На печке сапогом.
Она била, говорила:
«Не гуляй со стариком!»
Из частушек XIX века многие рассказывают о жестокой судьбе русского крестьянства, это частушки о рекрутчине, о войне:
А во солдатушки – не к матушке,
Не к родному отцу:
Увидишь голоду и холоду,
Не скажешь никому;
Из приема вышел мальчик,
На коленочки упал,
Не умолила моя кровочка,
Во солдатушки попал.
После октябрьского переворота, с изменением общественного строя в частушку приходят новые мотивы. Они рассказывают о коллективизации, о богатой новой жизни, о Красной армии, об Отечественной воине, об антирелигиозной революции, начавшейся после майского постановления ЦИК 1932 года:
Меня бабушка ругает,
Что я богу не молюсь.
А я смеюсь и отвечаю:
«В комсомолки запишусь!»
Я иду, а мне навстречу
Новостанский поп идет,
Вместо «Господи, помилуй»
Он «Семеновну» поет.
Уже в шестидесятые годы нашего века сфера бытования частушек уменьшилась, прежде всего, из-за изменения общественного уклада жизни. Сегодня состав исполнителей частушек сильно постарел. Частушка – умирающий жанр русского фольклора.
В июле 1990 года я принимал участие в подготовке материалов еще одного сборника, составителями которого выступили те же авторы. Это сборник «Тверская поговорка». В начале лета этого года в разговоре с Лидией Васильевной Брадис узнал, что сборник подготовлен к печати и выйдет в конце лета. В нем представлены и лихославльские поговорки10.
«Вся жизнь оставшаяся… в Вас», или Немного о чувствах
Любовные письма, как говорил Новалис, «первоисточник вселенского чувства». «Не храните их!» – часто просят влюбленные авторы друг друга. Но их так же больно уничтожать, как и расставаться с самим чувством.
В моих руках провинциальные письма о любви. Их адресат – Евдокия Григорьевна Кондратьева – личность незаурядная… О ней как-то уже писала «Наша жизнь». Она родилась в семье лихославльского станционного мастера. Судя по содержанию около 20 писем, Евдокия была своеобразным центром молодежного лихославльского «бомонда» начала века. В 1907—1908 годах в нее были страстно влюблены сразу три человека: сын местного купца Григорий Шалыгин, житель станции Лихославль Ceргей Губанов и станционный солдат из Калашникова Павел Розенталь. Все они адресовали ей признания в любви…
Вот своеобразные выжимки из многих писем, находящихся в архиве Лихославльского музея.
«Милая! Славная! Дусик! Спасибо, спасибо несколько раз, что ты меня не забыла… Дусик! Зачем? Зачем ты желаешь мне счастливого успеха в любви? Любить в Лихославле кого-нибудь без тебя… Нет, некого, нет, нет… Но, а ты-ты любишь и любима, т. е. для меня занята навсегда…
Славная, дорогая Дусик! Я теряюсь в своих заключениях. Что могло значить на станции твое… «может забыться». Шутка это или нет, но я принял эти слова за правду. Прости меня, Дусик, если я ошибся, но почему твои подруги говорят, что я лишний, когда ты с Гришею Шалыгиным. Честное слово, я ничего не понимаю, голова идет кругом. Больше терпения не хватает, чтобы не слышать твой голос. Эти три дня, в которые было отсутствие голоса вашего, я чуть не угодил в «желтый дом». Позвольте мне пробыть с вами хотя бы несколько минут. Я жажду разрешения… позвольте мне сегодня заехать за вами…
Прощай, славная, хорошая Дусик, прощай и не сердись на меня. Всего наилучшего, моя милая, славная, как мне скучно будет там без тебя… Мне довольно того, что я мог видеть тебя хотя бы одну минутку… Прости… Прощай, жизнь! Не могу…
