– Пожа-а-а-а-а-а-ар!..
За устоявшимся монолитом винегретного табачного дыма никто сразу и не приметил дымок, потянувшийся от невесть как закурившихся останков иконы, брошенных возле обитой китайским шёлком деревянной перегородки, которая также вспыхнула с готовностью сухого пороха и клочки огня, точно солнечные блики, перепрыгивали со стены на всё деревянное, что имелось в «Камне преткновения».
Таким же бурным огнём вспыхнувшая паника – с визгом, криком, топотом – бросила волну человеческих тел к входной двери, оказавшейся к тому же запертой. Никто почему-то даже не пытался сбить или потушить пламя, которое, как бы почувствовав свою власть над людьми, загудело, затрещало, заискрилось, отвоёвывая всё новые и новые территории.
Обезумевшая толпа двуногих рыскала посреди огня, пытаясь прорваться к окнам, забранным ажурными решётками, то снова и снова к никак не открывающейся входной двери. Наконец, несколько человек, ещё не совсем одуревших от воплей, дыма и пламени, выскочили в подсобку, из которой по коридору можно было выбраться на задний двор. Но краска на двери в коридор подозрительно пузырилась, а из щелей валил всё тот же сиротский торжествующий дым всеобъемлющего пожарища. Дверь вспыхнула, яркие языки сине-оранжевого огня заплясали во всей своей необузданной красоте, заблаговременно предвкушая близкую человеческую поживу.
У чугунной ограды «Камня преткновений» стоял давешний кожаный в широкополой шляпе и спокойно наблюдал бушевавший внутри пожар. А по палисаднику метался испуганный беспомощный дворник, размахивая руками, шлёпая толстыми беззвучными губами, как рыбец, выброшенный на лёд.
– Не суетись, папаша, – негромко, но внятно произнёс незнакомец. – На-ко лучше выпей чайку на помин души… – и к ногам оторопевшего дворника упало несколько весело звякнувших полтинников чистого серебра.
– Ну и что? – Щёголев сдвинул очки на кончик носа и поверх посмотрел на приятеля. – Думаете, разражусь хвалебными или не в пример ругательными откликами и пыхтением надутых щёк? Вот в этом – весь вы, всё равно как на ладони, милейший! Тема, конечно, затронута интереснейшая, только никто этого читать не будет, как не читают ваше прекраснейшее «Хождение по мукам». Ну, был пожар – исторический артефакт! Ну, подожгли имажинисты Центральный Дом Литераторов. Что с того? Если бы, допустим, среди них Есенин погорел, тогда ещё куда ни шло. Но о нём уже в «Англетере» большевики позаботились. Неужели вы свято верите, что кто-нибудь обратит внимание на всю вашу похабную мистику? Может быть, она действительно переплетена с историей, но массокультуре до этого нет дела.
– Что же, прикажете под дудку массокультуры приплясывать гопака вприсядку и с выходом из-за русской печки? – хмыкнул Алексей Николаевич. – Не слишком ли дорогая плата?
– Эх, дорогой мой, – глаза Щёголева блеснули менторским оттенком. – Через массокультуру общество навязывает любой и каждой личности стандарт жизненного успеха. То есть, ты должен делать то-то и то-то в таких-то рамках! Само нарушение общих рамок – трагедия, граничащая с вычёркиванием из общества! Подумайте над этим и вспомните того же Есенина: он отказался принять милость стать главным редактором правительственного литературного журнала и вскоре поплатился жизнью. Лейба Бронштейн не простил ему явного пренебрежения. А вот ежели вы за нынешнюю деревню возьмётесь, это всех точно заинтересует. Особенно товарища Сталина. Ведь глубинка стоит на краю пропасти! И это не простые слова. Это жизнь наша сермяжная, потому как русской деревне умирать никак нельзя! А какая же Россия без деревни, без сельскохозяйственного прокормления народов?! Вспомните хотя бы Первую мировую. Ведь тогда Россия экспортировала хлеб! Где вы такое ещё найдёте, чтобы страна во время войны торговала своими продуктами?! Нигде и никогда такого не было и не будет. Недаром чужие Петра Аркадьевича Столыпина застрелили. Потому как он налаживал русскую деревню! Только никому из забугорных хозяев не нужна могучая страна, как не нужна и ненавистна она была в своё время молодому царевичу Петрушеньке Алексеевичу. Вот тогда впервые и начал по Руси пришлый народец рыскать. А сейчас уже во многих деревнях чужие пришлые и нездешние давно порушили храмы. Пытались вместо веры читать лекции гегелианского Маркса или же марксистского Гегеля, вместо крестин – звездины устраивать, где навешивали детям имена не просто Клара и Роза, а, скажем, ВИЛЕН, ГОЭЛРО, НИНЕЛЬ
