Я потягивала коктейль, понемногу отщипывая виноград и сыр, а Рэддок предпочел коньяк. Его глаза ярко блестели, и он чаще поглядывал на меня, чем на сцену.
Оркестр начал наяривать фокстрот, и пары потянулись на танцпол.
– Потанцуем? – предложил Рэддок мне на ухо, и я с улыбкой вложила руку в его протянутую ладонь.
Танцевать с ним оказалось неожиданно легко и приятно. Рэддок вел уверенно, не пытаясь, однако, крутить партнершу, как безвольную куклу.
Фокстрот сменил вальс, а после быстрый чарльстон. Я немного запыхалась, сердце билось часто-часто, тело казалось легким и невесомым.
– Вы отлично танцуете, Лили, – шепнул Рэддок, улучив минутку, когда оркестр сделал паузу.
– Вы тоже, – вернула комплимент я, лишь слегка покривив душой. Звезд с неба по части танцев он не хватал, но и ноги оттоптать не пытался.
Оркестр завел танго, и Рэддок, чуть поморщившись, повел меня к столику.
– Не танцуете танго? – хмыкнула я, пытаясь отдышаться. – Неужели это уронит честь офицера полиции?
Музыка играла вкрадчиво, негромко, позволяя разговаривать, не перекрикиваясь.
– Не умею, – признался он. – Как-то не доводилось.
– Хотите, научу? – предложила я, и он воззрился на меня.
– Вы – прямо кладезь талантов.
– Удивлены? – я промочила пересохшее горло и созналась: – В детстве меня учили вальсу, полонезу и кадрили, остальные танцы были под строжайшим запретом. Тетки чуть ли не в обморок падали от одного слова «фокстрот». Поэтому когда я от них съехала, решила брать уроки.
Это было очень по-детски, и все же я ничуть не жалела.
– Вас воспитывали тетки? – в низком голосе Рэддока слышалось сочувствие.
Странно, но до сих пор мы мало говорили о прошлом. Все больше о делах нынешних: преступлениях, уликах и версиях.
– Родители погибли при землетрясении, – даже спустя много лет вспоминать об этом по-прежнему больно. – Я была их единственным ребенком. По случайности я тогда как раз гостила у родственников. Тетки стали моими опекуншами и вырваться от них я смогла лишь когда мне стукнуло двадцать один. Они живут в противоположном конце страны, в Чарльстоне, округ Мэйфлауэр.
– Похоже, вы были там не очень-то счастливы, раз после совершеннолетия вернулись во Фриско.
– Наверное, – пожала плечами я. – Хотя были и приятные моменты…
И осеклась, сообразив, что большую часть их составляли встречи с Дарианом и наша недолгая помолвка.
Рэддок ничего не сказал, нашел мою ладонь и легонько ее сжал.
– Знаете, – выговорил он после паузы, неотрывно глядя в свой бокал, – я тоже единственный ребенок в семье. И всяким танцам меня учили, потому что отец считал, что я должен быть своим в любой компании… Иногда мне ужасно хотелось остаться сиротой.
– Почему? – выдохнула я, не в силах представить, что кто-то может накликать на себя эту боль добровольно.
Рэддок пожал плечами и поправил узел галстука так, словно тот его душил. Кажется, он уже немного жалел о своей внезапной откровенности.
– Родители возлагали на меня большие надежды. Как же, наследник судьи Эйзенхауэра.
– О, – растерялась я. Эта фамилия была на слуху, так звали председателя Верховного суда.
Рэддок скупо усмехнулся.
– Я взял фамилию матери, когда мы с отцом рассорились.
– Из-за чего? – вырвалось у меня. – Ох, Эндрю! Простите меня, ради бога, за эту бестактность.
– Ничего, – он одним глотком допил коньяк. – Вы не виноваты, что отец во мне разочаровался. Это вы меня простите, Лили. Не стоило вываливать это на вас.
