– Вы, покушайте, мальчики, покушайте. – Какая-то бабушка, то ли родственница, то ли соседка, потчевала нас блинами и кутьей.
– Водочки выпейте. Помяните Юрочку. Пусть земля ему будет пухом и царство небесное. – И она несколько раз перекрестилась, обращая свой взор куда-то поверх наших голов.
Мы молча выпили разлитую по рюмкам водку и не глядя друг на друга и, как будто, стыдясь чего-то, торопливо жевали теплые блины.
Тишина парализовала нашу волю, как будто, кто-то неведомый пытался силой удержать нас за этим столом. Надо было сказать несколько слов в память о покойном, тихо попрощаться и уйти из этого дома, из этой гнетущей тишины на улицу, туда, где был май, и бушевала весна. Но мы с приятелями как будто замерли в немом оцепенении. На стене мерно тикали маятниковые часы, да какие-то посторонние звуки изредка доносились с кухни.
Наконец, я нашел в себе силы, чтобы встать и прервать затянувшееся молчание. Я начал было говорить о Юрии Александровиче. Ничего особенного, самые банальные слова, и в этот момент в комнату вошла девушка. Наши взгляды встретились, и я на несколько мгновений лишился дара речи. От нее исходил такой свет, такое тепло, что я забыл, кто я, и зачем здесь нахожусь. Так бывает ранней весной, когда солнечные лучи, заливая детскую теплом и светом, падают на лицо ребенка, пробуждая его к новому и радостному дню.
Я кое-как договорил заготовленные слова и опустился на свой стул. Девушка присела на другом конце стола, но наши взгляды постоянно пересекались. Я хотел видеть ее глаза, видеть, как она сидит, склонив голову набок, как поправляет выбившийся локон, как подносит чашку с чаем к губам, как что-то шепчет на ухо скорбящей вдове.
Наташа, а это была именно она, тоже обратила на меня внимание. Об этом она рассказала мне, когда мы с ней стали встречаться. А в тот вечер я долго ждал ее у подъезда, да так и не дождался.
Вечером следующего дня я вновь оказался у знакомого подъезда. И вновь безрезультатно. В вечер похорон я не успел с ней познакомиться, и поэтому не решился спросить у людей, выходящих из подъезда. На третий день я поехал туда рано утром, и о чудо, не прошло и часа, как она вышла на улицу.
Наташа училась в нашем же педагогическом институте, но в другом здании. Она жила у своей троюродной тетки, той самой бабушки, которая потчевала нас за поминальным столом. В тот вечер соседи попросили их помочь на поминках, и они не смогли отказать. При таких скорбных обстоятельствах я познакомился с Наташей.
Следующим вечером я ждал ее около подъезда, мобильных телефонов тогда не было, приходилось договариваться заранее. Потом через вечер, и еще через вечер. А еще через неделю я не представлял, как я жил все это время, не видя этих глаз. Я долго и как мне тогда казалось красочно, рассказывал ей о своей жизни, учебе, о своих увлечениях и планах. Наташа говорила редко. Она всегда была благодарным слушателем.
Я редко вспоминаю наше знакомство. Зато все последующие события я бережно храню в своей памяти. Помню, как я радовался ее улыбкам. Ее лицо в такие моменты было таким трогательно-нежным, таким по-детски милым и наивным. Помню, как в первый раз поцеловал ее мягкие губы на лестнице в общежитии. Как впервые ощутил трепет ее молодого тела. Как шептал ей на ушко какую-то ерунду про летающие тарелки, а она в ответ беззвучно смеялась, а потом тепло и властно закрыла мой рот ответным поцелуем.
