Так все, хватит. Отставить сентиментальность, есть дела поважнее.
По моим внутренним часам, проработал я до позднего вечера. Закончив, отложил пинцет к другим инструментам, откинулся на спинку и вытянул руки в замке, потягиваясь. Взглянув на время, присвистнул. Ударно поработал, на часах было девять часов вечера. Покосился на перстень и удовлетворенно вздохнул. Останется еще несколько штрихов, и работа будет окончена. Думаю, завтра он будет готов.
Сняв фартук, повесил его на спинку стула, отложил окуляры на стол, раздумывая: сгонять мне в бункер потренироваться или же перенести на завтра, а сейчас отчалить спать. Поколебавшись, выбрал второе. Все же день был долгим и непростым.
Рано утром доработав перстень, удовлетворенный собой, убрал его в бархатную коробочку, скинул Леонардо сообщение, что через несколько часов приеду и завезу готовое украшение, насвистывая песенку, в спальне прибрал постель и в приподнятом настроении потопал в душ.
В ускоренном темпе побрился, подмигнул своему отражению и уже собрался на выход, как сверху вдруг раздался оглушающий нечленораздельный вопль, а в следующий момент на шею будто мешок с картошкой приземлился.
Вот только, насколько мне известно, мешки с картошкой не умеют так неприятно вцепляться в волосы и продолжать верещать.
Или я чего-то не знаю о мешках с картошкой.
От неожиданности пошатнулся, едва не подпрыгнув от рыка:
— Куда?! Не туда!
Послушно сменил траекторию, вдруг подумав: озвученное мне нравится, хоть и в несколько пошлом смысле.
3. Глава 3
Ульяна
Напевая под нос веселый мотивчик задорной известной попсовой песенки, мелко шинковала листики о-очень ядовитой, но очень полезной травки – болотистой галгинки, не забывая посматривать на кипящую в котелке субстанцию с будущим диарейным зельем.
Все пока шло согласно моему коварному плану, что не могло не радовать, от того и настроение у меня было преотличным.
— Свободна, как птица, что в небе кружиться, что в небе кружиться, ля-ля-ля-ля, — счастливо пропела, раскидывая руки в стороны и покрутилась вокруг своей оси. — И страху не знает, и страху не знает, ведьма прекрасна-а-а-а-я. Она позабыла, она позабыла, что значит тот страх. [1]
Мой любимый тесачок под воздействием капли магии быстро застучал по разделочной доске, дошинковывая травку. Весело пританцовывая и маршируя пальчиком, приказала:
— Тесак – стой. Галгинка, давай в котел.
Тесачок послушно замер, а травка закинулась в котелок.
Удовлетворенно прихлопнув в ладоши, сунула нос в гримуар, доставшийся от мамы. Воздух напротив меня заклубился, материализуясь в морду моего фамильяра – Рива, карликового серебристого лисариуса, животного с девятью хвостами, очень похожего на обычного лиса, если бы не хвосты, да.
— Ульянка, засранка. Песни, значит, горлопанишь, да опять втайне от отца ведьмачишь! — зверек ощерился в зубастой ухмылке, красноречиво покосился на котелок: — Позабыла она, что значит страх, значит, ага. Попадешься отцу, получишь ремня по своей костлявой попе и сразу вспомнишь!
Хорошее настроение как корова слизала.
Моя пушистая меховушка приперлась нотации читать. Очень «неожиданно». Терпеть не могла, когда Рив включал режим строгого родителя, пытаясь воспитывать, словно мне не двадцать, а пять лет.
Поморщив нос, отмахнулась:
— Сгинь, Рив, не видишь ― я занята. Отец спозаранку отбыл на охоту и его не будет до следующего утра, он не узнает. И вообще, нормальная у меня попа, ничего не костлявая, не наговаривай, — провела по вышеупомянутой части моего тела ладонью.
