Лис. Град проклятых - страница 34

Усы боярина воинственно встопорщились, рука сама чесалась по мечу – давненько он не испытывал такого гнева! «С чего бы это? – пришла мысль, – В своих бедах невиновного винишь? Что бы сказал Святослав на такую выходку?» Стало стыдно.

– Прости, Верхуслав Ратиславович, – первым громко повинился богатырь Черномора. – Не желал вреда и урону чести твоей. И ты прости, рыцарь – урону чести семьи твоей не желал и не желаю.

И сел.

Рыцарь остался стоять. Он думал долго и тяжко – так что красивые, соболиные брови грозно сшибались в смертном поединке на переносице. Глухо, тяжело отмолвил:

– Твоя правда, боярин. Прости. Ради бога нашего Иисуса Христа – прости. То гордыня – злейший враг настоящего рыцаря. Она пускает корни в душу, коверкая помыслы чистые. Седьмой смертный грех.

– Бог простит, боярин, – великодушно кивнул Лис, пошевелив усами. Кажется, рыцарь был славным малым, а драка откладывалась, хоть и настрой был прескверный и зарубить кого-то – рука по-прежнему чесалась.

– Чертовы сопли, – проворчал второй присутствующий немец – Роллон, из дружины Рудольфа. – Язычников и дикарей – всех под корень надо – они погибель для доброго христианина, и раз он защищает, то…

– Еще одно слово, сер Роллон фон Тинтьяд – и я буду вынужден скрестить с вами свой меч, – оборвал его предводитель.

Коротышка удивленно посмотрел на предводителя. Впрочем, удивление у него быстро сменилось гневом.

– Я лишь хотел заметить… – налился кровью Роллон, но Оуштоф не дал ему закончить вновь.

– Это я вынужден вам напомнить – мы не в своей земле! Если вы решили забыть о клятве, долге чести перед всеми людьми, если у вас голова забита кровожадной до людей проповедью и вы желаете им нести свою веру только мечом – можете уходить прямо сейчас.

– Я вам не слуга, Рудольф, – ощерился черноволосый. – Я равен вам по сословию и имею право на свое мнение.

Два рыцаря мерили друг в друга злобными взглядами, и посадник вновь был вынужден призвать к порядку своих гостей.

– У кого есть какие-то сомнения о том, что это наша земля, земля предков, и на ней будут действовать наш Покон, – усы Лиса дрогнули недоброй усмешкой, когда он вперил тяжелый взгляд во второго рыцаря. Волна сдержанного гнева вновь стала подниматься из груди. – С тем готов хоть сейчас помериться мечами. Позор, да и только – препираться со своим боярином. Не любо? Выходи в поле – один на один, честь по чести – как любил Святослав.

–Утром, за чертой стен, – небрежно, как о каком-то пустяке, объявил черноволосый.

– Ты забываешься Роллон! – в гневе Рудольф оскалил ряд красивых белых зубов, вновь поднявшись со своего кресла. – Пока мы в походе – вы выбрали меня предводителем и клялись в том на кресте. Моя воля – казнить или миловать. Вы сами так заключили, когда я назвал вас братьями, равными себе. И теперь – ты смеешь угрожать другу господина, принявшего нас, под его же крышей? Позорить нас? Коли ты еще хоть заикнешься о бое с добрым гером Лисославом, или еще ком-то из присутствующих здесь, и, тем самым, вызовешь мое недовольство – клянусь святою девой Марией – я повешу тебя на первом же дереве, за воротами, как простого разбойника!

Лицо черноволосого грубияна пылало став из красного бардовым. Предупреждение прозвучало грозное – для человека благородного семейства таковое было немыслимым позором. Проняло и упрямца.

– Как пожелаешь, комтур. Тебе виднее.

– Раз все пришли к пониманию, – поспешил объявить посадник, прекращая возможные дальнейшие споры, – …приглашаю всех вечером на скромный ужин под своей крышей. Отроки покажут терем, где доблестные бояре могут расположиться и передохнуть с дороги.