Оказалось, что тогда, три года назад, решившись на эту «жертву», она вытянула счастливый билет. Хотя и не ради собственной сытой жизни решилась, а ради крошечного сына, которого надо было чем-то кормить и, желательно, делать это каждый день. Ради Валерки…
Мальчишка рос болезненный, ему было нужно хорошее питание, молоко и витамины. Нужны были фрукты. Всё это требовало денег, по военному времени – немалых, а жёны штрафников переводов с фронта не получали.
А потом… Потом она влюбилась.
А кто бы не влюбился? Три года как муж и жена прожили… От нахлынувших воспоминаний засбоило сердце, и закружилась голова. Сильно заныло внизу живота…
Темперамент, язви его…
На какое-то мгновение Марии вдруг показалось, что она просто больна, что у неё температура, а всё случившееся – не более чем вызванный этой температурой морок.
Может, когда она выздоровеет, всё и в самом деле образуется?
В ней всегда жила уверенность, что она рождена для яркой и насыщенной радостными событиями жизни, и обязательно будет счастлива. Мария была оптимисткой и верила, что все невзгоды и несчастья обязательно проходят, что всё ещё наладится. Наладится…
Не важно как, лишь бы наладилось.
Наивная. Впереди её ждали непростые времена. Она начала падать, не подстелив соломки…
* * *
По теневой стороне широкой улицы, упиравшейся одним концом в порт и помпезное здание морвокзала, целеустремлённо шла крошечная женщина. Её губы были плотно сжаты, а сосредоточенный взгляд выразительных карих глаз словно предупреждал: «Меня не тронь!». Правой рукой женщина крепко сжимала ладошку маленького сынишки. Тот явно не поспевал за ней, хотя и очень старался.
Эти двое являли собой полную противоположность окружающей празднично настроенной действительности: они ёжились от взглядов встречных прохожих. Большинство попадавшихся навстречу людей были женщине знакомы и поэтому их улыбки казались ей неискренними – ироничными, даже осуждающими. Впрочем, большинство улыбок именно такими и были.
Военное время кануло в прошлое, а вместе с ним и мораль этого времени.
Военная мораль, давно замечено, куда внятнее и человечнее своей мирной сестры, которая, наверное, в силу видимости наступившего благополучия, никому спуску не даёт.
Вскоре женщина и её сын отошли достаточно далеко, и знакомцы перестали попадаться. Женщина облегчённо вздохнула и улыбнулась. У неё даже походка изменилась – стальные каблучки изящных туфелек застучали по асфальту веселее, энергичнее.
Так бы они и шли себе дальше, если бы не французская булочная и её ароматы.
Почему булочная называлась «французской» – никто не знал, – то ли была основана каким-то французом, то ли из-за ароматных французских булочек, которые так полюбились бакинцам.
Возле булочной, вдохнув аромат свежеиспечённой сдобы, мальчик забастовал. Сводящий с ума запах, проникнув в душу давно не видевшего сладенького ребёнка, наполнил её трепетом.
– Мама, купи булочку…
Женщина перестала улыбаться и прибавила шагу.
– Мама!!! Купи булочку! – мальчик выдернул ладошку из её руки и резко остановился.
По его напряжённой позе было видно, что он решил простоять тут до конца жизни.
– Зачем тебе булка? Тебе хлеба мало? – женщина гневно посмотрела на ребёнка. Грозный взгляд не подействовал. – Идиот! – подытожила она. – Ты меня позоришь! Понимаешь – ПОЗОРИШЬ!!!
Мальчик стоял, упрямо поджав губы, и молчал. Глаза его стали наполняться слезами.
