– Догнать этих свиней! Вернуть назад!..
Догнать непросто – грязь, ноги липнут. В брюхе урчит.
– Назад, скоты! Назад!.. За что ж вы мне дадены?..
От последних нечаянных слов сержанту становится стыдно. Косится на кайра. Тому плевать…
Обед приходит неожиданно. Отупевшим от маршировки солдатам кажется, что он не наступит никогда. Вроде бы, уже и день закончился и ночь прошла, и следующий день… Рука Додж устало сплевывает:
– Все, козлики, набегались. Жрем.
Едят из деревянных мисок деревянными ложками. Кухарь отмеряет каждому по три черпака варева: пшенная каша с запахом сала. Кроме запаха, других признаков сала не замечается. Солдаты едят сосредоточенно. Целиком отдаются делу, без лишней болтовни. Первым кончает свою порцию Весельчак. Облизывает миску, утирает рот тыльной стороной ладони, облизывает и ее. Говорит:
– Ну вот, други. Так-то нам всем и конец придет.
Весельчак смотрит на мир под таким углом, с которого ясно видно: всем им, пехотинцам-путевцам, скоро и неминуемо придется помирать. Для выражения этой мысли у него имеется ряд словечек: придет конец, земелька навалится, гробки сострогают, гвоздиками заколотят. Особенно любит слово «лопаты». В том смысле, что закопают.
– Тут-то нам всем и лопаты, други, – с улыбкой говорил Весельчак, когда они стояли на околицах Лабелина под холодным дождем, глядя на подступающие полки Ориджина.
– Этот нам точно лопаты обеспечит, – отметил Весельчак, впервые увидав кайра.
– С такой наукой всем лопаты придут, – комментировал он первый день муштры.
А сейчас поясняет свою мысль:
– Каша худая. На такой и кура издохнет. А человечку-то всяко лопаты…
– Ты поговори мне, – огрызается сержант Рука, глодая мослатую кость.
– Да хоть говори, хоть не говори, – пожимает плечами Весельчак, – одинаково гробки. Кого каша не изведет, тех владыка закопает.
– Так что же ты сидишь, а? – спрашивает Билли. – Взял бы да сбежал. Ледышки никого не ловят.
Билли знает, что говорит. У него был приятель – Узел. Тот сбежал из войска в первый же день при Ориджине. Потом солдаты с ужасом ждали, когда кайр принесет за ухо голову Узла и наденет на копье в назидание всем… Но ничего такого не случилось. Сбежал себе Узел – и черт с ним. Кайр даже бровью не повел.
– А чего бежать-то?.. – удивляется Весельчак. – Можно подумать, от лопаты сбежишь! Лопата всюду найдет: что в войске, что в бегах… Правду говорю, Дезертир?
Дезертиром зовут Джоакина. Все убеждены, что он бежал из войска приарха Галларда. Как увидел еретиков на кострах, так испужался – и наутек. Сперва Джоакин пытался спорить, потом бросил: безнадежно.
– Ага, – бурчит он сквозь зубы.
Сержант Рука скусывает с кости последний хрящик, отбрасывает ее, сосет палец.
– Вас послушать, парни, так хоть сразу вешайся. Никакие не гробки! Вы мне главное ходить научитесь, а там уж как-то все устроится.
Он добрый потому, что сытый, и потому, что нет рядом кайра.
– А ты, Рука, что же?.. – с хитрецой заводит Билли. – Мы все слышали, как обещал: пнем мерзлых задниц так, что до Первой Зимы полетят. Было? Было. А теперь что? Лижешь эту мерзлую задницу, язык на локоть высунул. А нам затираешь: все устроится, все устроится… Что устроится? Когда владыка ледышек укоротит – мы где окажемся?
– Гробки-гвоздики, – вставляет с радостной усмешкой Весельчак.
– Ты, солдат, как с сержантом говоришь?! Свинья безрогая!..
– Да ладно тебе, не служись. Ледышки рядом нетуть… Вот ты нам правду скажи: как встретим искор – что будем делать?
