Турок иногда вел дела с каким-то стариком, про которого все говорили, что он маньяк или что-то в этом роде. Про него рассказывали ужасные истории. Девчонки боялись его до полусмерти. Если он видел кого-нибудь из нас – сразу начинал доматываться, блажить, и все заканчивалось скандалом, который почему-то быстро заминали. Однажды меня угораздило возвращаться домой поздно вечером, Маньяк с Турком встретились мне в подъезде и долго рассказывали, какая я гнида, что бы они хотели со мной по этому поводу сделать. А потом вытащили нож и заставили повторить это наизусть. Я повторил, конечно. Некоторые из моих друзей заявляли на эту парочку в милицию, но там отказывались заводить дело из-за отсутствия состава преступления. Думаю, истинная причина была в том, что Турок неплохо зарабатывал и дружил с ментами.
Так продолжалось года полтора, но однажды весной в нашем подъезде поселилась многодетная семья с мальчиком Яшей. Яша был странный. Медлительный, в очках. Еще он был толстым и заикался. Он пытался дружить с нашей компанией, но это было невозможно – он настолько медленно соображал, что все над ним издевались. Мы с Акимкой защищали его, но остальные если и терпели, то недолго.
Однажды Яша в очередной раз поссорился с нами и ушел домой. Было десять часов вечера, когда весной еще светло, и мы не думали, что с ним что-то может случиться.
А через три дня его нашли в мусоропроводе. Мы были последними, кто видел Яшу в тот вечер и представляли большой интерес для следствия. Вспомнили, что наша компания травила Яшу, а среди нас были два парня, обремененные проблемами с правоохранительными органами. Люди показывали на них и на Акима – его как раз не любили за сочувствие к Яше, но об этом мотиве широкой общественности известно не было. Дело все равно обещало развалиться, как говорили мне адвокаты, потому что в деле с Яшей явно орудовал маньяк. И я знал, кто он. За день до суда я встретил его и…
Сальвадор перевел дыхание и, положив удочку на торчащую из земли рогатульку, сцепил пальцы. Обычно красноречивый, про собственное прошлое он рассказывал сбивчиво и нескладно, как ребенок.
– … не знаю, как я от них вырвался. Они сказали, что я должен оговорить всех, иначе я буду следующим. А о Маньяке с Турком должен молчать. Оговорить я не оговорил… но молчал, надо сказать, хорошо. Возможно, если бы среди окружавших меня следователей нашелся хоть один чуткий человек, который заподозрил бы неладное в моих показаниях, я бы раскололся. И возможно, сейчас бы мы не разговаривали. Но такого не нашлось. Надо сказать, были люди, которые не верили, что мои друзья способны на убийство, дело затягивалось, но не закрывалось, потому что про Турка и Маньяка молчали все. Однажды Аким явился ко мне и сказал, что так больше не может, что если его осудят – его родители это не переживут. Я успокаивал его, говорил, что не осудят. Тогда он сказал, что сам пойдет и расскажет про Турка с Маньяком. А я должен подтвердить его показания. Я согласился… но в условленный день испугался и остался дома. Испугался потому, что Маньяк как раз стоял у подъезда, и мне, чтобы выйти, пришлось бы пройти мимо него. И прошествовать в отделение, которое как раз находилось в зоне видимости. Я позвонил Акимке, сказал, что надо перенести наше признание. Но он уже не мог остановиться. Он обозвал меня предателем, сказал, что пойдет один, я просил его этого не делать… Ну, он бросил трубку… Я смотрел в окно, не идет ли кто в отделение, но никто не шел. И я решил, что Акимка передумал и лег спать. А наутро узнал, что он вскрыл себе вены, и его не смогли спасти.
