Узкий коридор, второй этаж, хирургия, ординаторская. Четвертая! С окаменевшим плоским лицом резко рванул на себя дверь. Она, пружинисто подсосав из палаты воздух, открылась.. Две девицы с интересом (скучно!), подпершись кулачками, разглядывают соседку. Третью, лежащую напротив двери. Беспомощную. Маленькую. Родную.
Выпустив из рук большую, с красными крестами, реанимационную сумку-укладку, упал на колени перед низкой продавленной койкой. Перед дочерью…
Дышит! Слава богу! Глаза закрыты. Серая.
– Дыши!
Руки холодные. Пульс только на сонной. Тяжелая…
– Вера-а! (Полушепотом.) Где болит? Это я. Папа. Что болит?
С ходу привычно пальпируя живот. Напряжен: доска! Моментально оценил: тупая травма живота – повреждения, разрывы внутренних органов. Кровотечение. Шок. Тяжелая! Очень.
Девчонкам:
– Медсестру! Быстрей сюда!
Все спрашивал, тормошил:
– Где болит? Ты меня видишь?! Посмотри на меня! Открой глаза! Где?.. Не спи! Доченька, это я! Папа. Я здесь! Рядом! Посмотри на меня-а! Плохо…
Медиков рядом не было.
– Врач! Хирург где?! Давления нет! Восемьдесят на сорок! Где хирург?! Капельница не капает… Пустая!
Наконец в ответ абсолютно спокойный взгляд. Холодные глаза. Шапочка накрахмалена.
– Есть давление! Я мерила только что. И сатурация хорошая. Я мерила.
– Давление! Допамин! Капельница пустая! Я врач! Вы же меня знаете! Допамин!
– Нет, я мерила. И не пустая, я только что смотрела!
Знакомые серые глаза. Спокойные. Какие-то непобедимые. Равнодушные. Медсестра. Невысокая. Худенькая. Непреклонная. Опасная.
Дальше все пошло не так. Не так и чудовищно странно. Как будто в сказке, где все заколдованы. Он, боясь оставить дочь, требовал позвать врача в палату.
– Звать не буду, хирург в операционной. Оперирует!
– Допамин в капельницу!
– Нет, без назначения врача ничего не буду капать!
– Врача! Хирурга сюда!
Порой ему хотелось потрясти головой – сбросить все это, как наваждение, как сон! Разобраться с ними!
«Некогда, потом!»
Быстро подключив свою банку (двадцать допамина, два мезатона на двести физраствора), пустил струйно.
– Ты?.. (Еле слышно.) Сейчас получше… (Открыла глаза.) Вижу… но мутно… живот… слабость…
– Всё! Не закрывай глаза! Не спи! Не спи! Сейчас. Я здесь! Рядом. Все, теперь я рядом.
«Так, поднять давление, хотя бы до девяноста и, – набирая номер главной, – быстро разобраться с этими! Спящими! Ну, держитесь… Где хирург?! Так! Идет! Не нервировать его! Не наваливаться с ходу. Какой?! Тот самый, который сможет, вытащит?! Так, не психовать. Только бы это был ОН! Врач. Господи, пошли его! Пусть это будет ОН!»
Хирургов за свою сорокалетнюю врачебную практику он видел много и разных. Молодых и старых, веселых и угрюмых, трезвенников и пьющих, прекрасных «операторов» и «ни о чем». Разных. Сейчас же он ждал одного, с самым главным качеством – честного. Который не отдаст. Не отпустит. Вытащит. Для которого вытащить во что бы то ни стало – главное. Не в профессии даже – в жизни. Который к его дочери – как к своей! Ждал. Надеялся. Но сам не верил, что такой найдется именно сейчас.
Ибрагимыч. Хирург. Незнакомый. Не местный. Командированный. Наверно, как все приезжающие нынче в этот глухой район хирурги, в отпуске, на шабашке. Пять тысяч в день, и отпускные уже получены. Не старый. Восточного типа. Кажется, серьезный. Покоробило: спокойный! Может, это так, внешне? Не показывает волнения? Хотя живот-то видел! Уходя на второстепенную операцию – «на ногу» – видел… И оставил?! Знал про эту, в накрахмаленной шапочке, – и оставил?! Заныло внутри. Не тот…
