Нет, нет! Надо назад, к Чандре, к свету, к свежести. Пёстрое танцующее чудище подходило к нему со спины, он чувствовал его затылком. Но обернуться означало только одно – бусы на груди матроны с двумя вишнями вместо глаз.
Он прыгнул в трёхколёску пчелиного цвета и выкрикнул так, как кричал, должно быть, Пушкин, собираясь на дуэль:
– В аэропорт!
Утром Чандра обнаружила Ивана спящим на той же скамейке. Ночью он нашёл душ и волосы его были до сих пор мокрыми, одежда новой. Он спал крепко, растянув по руке губу, чем напомнил ей телёнка, и она всё утро нежно глядела на него. Кто был этот русский, таинственный, упавший с небес и не желавший обратно на небеса? Его билет аннулировался вечером. Русский застрял в Калькутте.
– Но значит, так и надо, – сказал он ей, когда они вместе пошли обедать в индийский фастфуд.
– У тебя, наверное, будут проблемы? – спросила она.
– Нет. Небеса привели меня сюда не для проблем. Видимо, там решили, что нам с тобой нужно встретиться.
Чандра опустила глаза, улыбаясь и теребя тёмным пальчиком салфетку.
– Ты сегодня опять рисовал меня?
– Да, всё утро. Вот, посмотри-ка.
Он достал альбом и показал ей акварельные рисунки – везде была она. Крупно, мелко, мозаично, смазано, цветом и тенями, детально или парой штрихов. Она.
– Я передам твои рисунки кому следует, если ты отдашь их мне. Или можно проще – ты ведь не собираешься торчать в этом аэропорту бесконечно. Ты сам можешь передать их и познакомиться с важными людьми. Я устрою это.
Иван пожал плечами.
– Ты не хочешь? – удивилась она.
– Это не моя цель. Мне нравится рисовать. В первую очередь – рисовать тебя. А остальное – суета.
– Что ж, – она сверкнула огромными глазами, ещё более огромными из-за подведённых ресниц, – я сама всё устрою. Ты прав, это судьба.
Он вяло улыбнулся и серьёзно посмотрел на неё. Чандра снова смутилась.
– Расскажи мне о себе, Чандра.
– Да что рассказывать? Я простая девушка из простой семьи.
– Ты ещё не замужем? Прости, если…
– Нет-нет, у нас такие вопросы в порядке вещей. Ты же знаешь, что индийцы чтут традиции… пытаются, по крайней мере. Но некоторые женщины могут получать образование. Я в их числе. А уже потом всё остальное.
– И у тебя есть жених?
– Родители нашли мне кое-кого. Знаешь ведь, как это бывает – они решают всё за нас.
– Я думал, у тебя больше свободы. Как у современной девушки.
– Нет, – она нервно засмеялась, – о чём говорить, если моя бабушка взошла на погребальный костёр моего дедушки и сгорела вместе с его телом.
– Вот это для меня превыше понимания! – сказал Иван.
– Ну, это был её выбор. Дань традициям. Я, конечно, такого бы не сделала.
– Стало быть, ты не все традиции чтишь?
– Не все. Некоторые традиции – просто дурные пережитки.
– Но где допустимо одно нарушение, там допустимо и второе… и все остальные.
– Люди мира – слепцы, которые щупают одного и того же слона, но каждый говорит «это нога» или «это кость», или «это хвост». Это только в фильмах любовь побеждает условия жизни. Боюсь, что европейские мерки тут не годятся.
Повисла тишина, и кофейный запах зашевелил, защекотал что-то внутри. Чандра цокнула донышком стакана об стол и гневно посмотрела в окно.
– И всё же иногда я ненавижу эти традиции, – бросила она. – И хочу быть такой, как ты. Уехать, куда захочу, без контроля, без отчётов. И встречать на пути людей. Если захочется, быть с ними близко, дружить с ними. А если захочется – жить с ними. Так то.
