От этой догадки ему стало нехорошо. Он знал, что всякая власть цинична, но никогда не думал, что она может быть циничной до такой степени. Ему вдруг вспомнилось, как переглядывались между собой Урицкий и Троцкий, и теперь это тоже вызывало подозрения. Неужели они заранее сговорились и так блестяще разыграли перед ним спектакль? Что же делать теперь ему? Отказаться от выполнения задания и возвращаться в Москву? Но там его сразу же обвинят в измене революции. А что станет с царской семьей? Он только теперь понял, что ее ждет неминуемая смерть. И Николай, очевидно, интуитивно почувствовал это. Поэтому так категорично отказался уезжать из Тобольска.
Яковлев вспомнил бледного, страдающего от постоянных болей Наследника, издерганную непрекращающейся болезнью сына и унижениями заточения Александру Федоровну, прекрасные, но печальные лица великих княжон, и ему стало не по себе. «За что страдают они, – подумал он. – Только за то, что в их жилах течет царская кровь?»
Гузаков, лежавший в одежде на соседней кровати, повернул взлохмаченную голову и спросил:
– Что-то случилось, Василий Васильевич?
– Душа страдает, – положив руку на грудь, сказал Яковлев.
– А ты о ней забудь, – посоветовал Гузаков. – Сразу легче станет.
– Душа – самое ценное, что есть у человека, Петя. Нет ничего страшнее, чем стать бездуховным существом. Тогда становится дозволенным все. В том числе и власть над другими душами.
– А мне казалось, что мы с тобой уже давно души дьяволу отдали, – сказал рассмеявшись Гузаков.
– Мне тоже иногда это казалось, – вполне серьезно ответил Яковлев. – А выходит, что Господь просто так к дьяволу никого не отпускает.
– Я думал, что Заславский с Дуцманом передерутся, – сказал Гузаков. – А они, оказывается, одни и те же инструкции имеют.
– Чьи инструкции? О чем ты? – Яковлев вскинул голову и резко повернулся к Гузакову.
– Не знаю чьи, – ответил Гузаков. – Но мы с тобой им поперек горла. Недавно они тут сидели и говорили, что надо звать подкрепление. Иначе царскую семью перевести в тюрьму не удастся. Заславский тут же побежал на телеграф связываться с Екатеринбургом.
– А Дуцман? – спросил Яковлев.
– И Дуцман с ним.
Яковлева словно обожгло. То, что он только предполагал, оказалось правдой. И телеграммы, по всей видимости, уже давно ушли и в Омск, и в Екатеринбург. Только говорилось в них не о помощи комиссару советского правительства, а совсем о другом.
Яковлев вдруг понял, что с самого начала было задумано две операции. Одна, отвлекающая, поручалась ему. Другая, главная, – уральским и омским чекистам. Одновременно с этим намечались и две жертвы – Яковлев и царь. Никакого суда над бывшим царем не будет, он никогда не доберется до Москвы, как и его семья. Никого из них не пропустят дальше Екатеринбурга. Иначе бы не суетились так екатеринбургские чекисты. Надо искать решение. Но какое? Яковлев встал и нервно заходил по комнате.
– Да не принимай ты все так близко к сердцу, – сочувственно сказал Гузаков. – С Дуцманом и Заславским справимся без проблем.
– Если бы дело было только в них, – тяжело вздохнув, сказал Яковлев. – Все намного серьезнее. Настолько серьезнее, что и представить нельзя. Ты на всякий случай предупреди наших людей. А я пойду в губернаторский дом. Мне надо еще раз поговорить с царем.
– Он что, отказывается ехать?
– Дело не в этом.
– А в чем?
– Ты знаешь, куда его везти?
