Однако, к моему великому сожалению, наше глубокое почитание княжон было отравлено соперничеством и ревностью. Не знаю, как относились к великим княжнам старшие ученицы, знавшие их более коротко, нежели мы, но в нашем классе предпочитали Адини.
Помню, после нашего первого бала в 1840 году Леля, тогда еще крепко державшая свои позиции, собрала девочек вокруг своей постели и, взволнованная, с разметанными по спине белокурыми локонами, шептала:
– А Александра-то Николаевна – сущий ангел!
Возбужденный гул вторил ей. Тогда я осмелилась возразить, что больше мне приглянулась Ольга Николаевна, за что была подвергнута насмешкам и щипкам.
Возможно, есть вина Лели в том, о чем я расскажу ниже, но я не хочу показаться предвзятой, подверженной влиянию старых детских обид. Я склонна объяснять наше безумие скорее общей глупостью, вызванной отсутствием житейского опыта и знаний о внешнем мире.
Мои одноклассницы сочли Адини такой же, как они сами, – наивной и восторженной. Трудно их упрекать за то, что они с готовностью поддались сладкой иллюзии. Младшая великая княжна и впрямь держала себя более вольно, нежели старшая, никогда, впрочем, не выходя за рамки приличий. Всюду, где бы она ни появлялась, Адини стремилась посеять радость. Она заразительно смеялась, хвалила нас за наши маленькие достижения охотнее императрицы, и улыбка не слетала с ее уст, когда она находилась среди нас, маленьких.
Неудивительно, что рядом с Адини Олле казалась нам ее холодной противоположностью. Меня же она гипнотизировала. Приветливая, но скрытная, она предпочитала хранить молчание. Я вся вздрагивала, когда в лихом веселье бала выхватывала вдруг ее спокойное, бледное лицо. Олле чем-то смутно напоминала мне мою Зину, особенно после смерти последней, о чем подробнее расскажу далее… Должно быть, сие объясняется тем, что стены казенного заведения были слишком тесны для нее, как для Зины и даже для меня самой. Когда Олле оглядывала меня, мне мерещилось, что она пронзала меня насквозь своими светлыми глазами.
К 1842 году любовь к Адини среди институток переросла в настоящую ненависть к Олле. Не могу подобрать оправдания подобному выверту нашего сознания. Думаю, что, кроме меня, нашлось бы немало девочек, кто по достоинству оценил самобытность Олле, однако они хранили молчание, боясь вызвать гнев Лели. Последняя же не скупилась на выражения, среди коих «снулая рыбина» и «холодное чучело» были самыми мягкими.
Я же храбро сражалась за Олле. Однажды мы с Лелей так повздорили, что обе простояли за обедом, наказанные, лишенные наших фартуков.
В 1843 году Адини не приехала на рождественский бал, чем вызвала легкую печаль у моих одноклассниц. Однако то ли посредством газет, то ли через слухи от наших родных до нас дошли слухи, что великая княжна готовится к замужеству. К тому же, ее подвело здоровье – его слабостью, видимо, она пошла в императрицу.
Спустя месяц до нас дошла весть о замужестве младшей императорской дочери. Еще позднее – о ее положении.
Но известие, зачитанное нам maman летом 1844 года, потрясло нас, парализовала весь институт. Великая княгиня Александра Николаевна скончалась. Так кратко и так больно!
Вечером в дортуаре не было ни одной девочки, кроме меня, которая бы не рыдала. Плакала украдкой моя сдержанная Маша, стараясь не показывать слезы. Громко причитала Аня Балабанова, заходясь кашлем – вскоре после выпуска она скончалась от той же болезни, что унесла Адини. Две грузинские княжны истово молились у своих постелей за упокой души всеобщей любимицы. Однако хуже всего бушевала Леля. Для ее успокоения классной даме пришлось прибегнуть к крайним мерам – плеснуть в лицо воды. Мокрая, дрожащая не от холода, а от какого-то внутреннего чувства, Леля с яростью набросилась на меня, называя бессердечным чудовищем за то, что я не плакала со всеми. Я не могла отбиваться от ее нападок. Руки и ноги мои стали будто ватными, почти как в тот день, когда я узнала о смерти отца и маленьких братьев-близнецов. Однако я не испытала настоящее горе, разумеется.
