Лизол и розы. Крымская сага - страница 6

Днём мы читали, пили остывший чай, жевали кукурузу, травили байки и орали песни под гитару, которая вдруг обнаружилась у моего проводника…

Я выучил до кучи Визбора, Городницкого и Кукина в итоге. Потому что Славик был уже на 4 курсе педа со всеми вытекающими и выползающими. Причём я уже знал когда поезд остановится – когда Славик едва слышно давал команду подпевать «Абакан-Тайшет». Я старался, мне помогали какие-то подружки Славика, мы устраивали настоящий концерт с прихлопыванием и приплясыванием, в итоге на новом раскалённом перроне на добрый километр был слышен наш звонкий ор про туманы и Тайшет-Абакан, про то что мы едем за туманом, часто мы сразу переходили на «Полярное кольцо», «Хамар-Дабан», потом орали уже про холеру и зелёный поезд что виляет задом…

Или тоже задачка, спеть известные вирши фактически в стиле рок:

Поезд, длинный смешной чудак,

Извиваясь твердит вопрос :

«Что же, что же не так, не так,

Что же не удалось?»

Тогда я не знал слова «троллинг» и просто принимал команду как должное… Сейчас мне поведение Славика более чем понятно. Ведь я видел как еле слышно, но зло шипели, словно закипевшие чайники, эти самые его незаконные пассажиры, стоило ему отвернуться. Славик выходил к ним в одних закатанных до колена холщовых штанах и шлёпанцах, торговался как самый жадный в мире чёрт, рычал что его-де поезд тут не один нынче в неделю едет, не хотите мол – ждите электричку… Почему-то от его услуг всё же ни один жаждущий проехать несколько километров в вагоне не отказывался, только громко и горестно вздыхая, вручал ему ещё один мешок, который нёс в руках или привязывал к поясному ремню… А мы, трое-четверо обычно, высунувшись в коридор, тем временем орали на весь вагон: «Рельсы упрямо режут тайгу…»

По темноте в проводницкой начинались пиры. Славик учил меня варить раков, пить местное домашнее вино и закусывать дольками груш, которые он доставал из мешков и, ошпарив кипятком, резал очередным кинжалом с наборной из разноцветного оргстекла ручкой производства «ГУЛАГ СССР», при этом его движения напоминали священнодействия некого проворного языческого жреца. Завернувшись в казённую простыню, участники пира произносили тосты с силлогизмами, не уступая в красноречии мифическим или не очень античным ораторам. Потом на разделочных досках появлялось сало всех сортов и мастей, домашний хлеб и огромные помидоры – не хуже абаканских, хотя говорить об этом было табу. Помню, один раз мать застала меня посреди веселья – так же как и председатель пира, в сандалиях на босу ногу, трусах и простыне, я был хорошо осоловевший и уже полулежал на полке, приобняв кого-то из девчонок в сарафанах. Честно говоря, я всерьёз опасался скандала или ещё чего-то в этом роде – но Славик проворно вылетел вон как пробка из бутылки с шампанским, увлекая мать за собой и что-то воркуя ей при этом… Инцидент был исчерпан, а я уснул на пару-тройку часов, не шевелясь даже… Откуда потом у Славика взялась фляжка коньяка из вагона-ресторана, я так и не понял, ведь мой проводник брезговал на свои средства там что-то приобретать… однако он проворчал что-то невнятное про идиотов-дембелей из пятого вагона «инда нефиг щёлкать хлебалом», и больше я ничего не узнал.

Пейзаж за окном доставал однообразностью и унынием, сухие кустики бессмертника с солончаков девчонки как-то вплели в мои лохмы, однообразная плоскость меня начала угнетать не хуже жары, и я был рад тому что фактически мной было кому заниматься. Кусты и пирамидки тополей на поселковых станциях совсем не вдохновляли. Они мне потом конкретно надоели, ведь я люблю кедры, ели и багульник. Перегоны напоминали автотрассу Усолье-Тыреть в июле, где у нас в области рассованы основные солевые рудники. Вроде и нет ощущения что ты на плоском открыто совсем блюдце, но когда вагон поехал покосившись на 11%, мне стало лихо. Так что обществу в вагоне я был очень благодарен. Но что меня совсем огорчило – у меня закончилась ангарская вода для питья. Местная была поистине ужасна. Её ставили на несколько часов в холодильник, помню, сластили, крапили лимонной кислотой – но запах сероводорода был тошнотворен. Наши источники в Тункинской долине были с приятной кислинкой и шипучкой, как знатная газировка. Там можно было выпить полтора литра и не заметить, даже если и не было жажды. Здесь хотелось пить постоянно, но больше двух-четырёх глотков осилить было невозможно – мутило и слезились глаза. К моему ужасу, так обстояло дело на всей этой грёбаной Тавриде, и я отказывался понимать, что нашёл в этой местности хорошего рифмоплёт Волошин. Ну да, офигенного цвета закаты – только я уже слышал мудрёное слово «рефракция» и знал, что это от тучи пыли в атмосфере такое, у нас в промзонах тоже обалденные краски вечерами, вот только почему-то сосны умирают и люди тоже высыхают в них… Славик сочувственно смотрел на мои мучения, потом доставал из ниоткуда (иногда у меня было ощущение что он их откуда-то телепортирует) банку яблочного сока… помогало ненадолго. «По прибытии пей только пепси! – напутствовал он меня после, когда мы притащились в Симферополь. – Иначе тут сдохнуть можно за месяц на этой вонючке! И промывай всегда голову после моря на ночь, иначе соль съест кожу и волосы!» – с тем я и вышел из вагона, в сумеречный рассвет чужого города, когда ещё ночная мгла задёргивает очертания предметов и стен.