– Папа, ведь мне их жалко.
– Мне тоже, но ведь есть нам что-то надо. Ты же любишь гуляш из коровы, суп из курицы. Только их выращивают и убивают, загодя зная, что их съедят. А здесь ты добываешь пищу в тайге, имея ружье и несколько патронов. Ты добываешь то, что можешь съесть. А вдруг случится такое, что просто невозможно будет зайти в магазин и просто купить себе мясо, птицу? Вот тогда и пригодятся тебе эти навыки.
Мелкий осенний дождь моросит по брезенту. Солдат, водитель УАЗика, лежит на переднем сиденье. А мне он предоставил место на заднем сиденье, где я мог вытянуться в полный рост. В руках я держу железную
кружку, в которой кроме заварки листы черемухи и еще какие-то. Маленькими глотками я пью этот настой и думаю о прошедшем дне.
Укутавшись в шерстяное одеяло, которое мы взяли из дома, я засыпаю под шум капель мелкого осеннего дождя. Мне снится, будто я птица, летящая над озерами и болотами и ищущая пристанища. Вдруг мне становится больно. Как будто меня разорвало на тысячу кусков. А потом я падаю вниз. Земля вертится перед глазами. Потом снова боль от удара о землю. Я просыпаюсь.
В кабине холодно. Папа открыл дверь и дергает меня за ногу.
– Олег, давай выходи, надо занимать места, если мы хотим настрелять сегодня уток.
– Пап, я не могу. Они живые. Я не могу и не хочу, я не буду стрелять.
– Сынок, что с тобой? Ты же так хотел поехать на охоту.
– Пап, я представил себя на их месте. Я не буду стрелять, прости, пап.
– Ну ладно, сынок.
Он уплывает на лодке со своим сослуживцем, а я остаюсь возле машины. Мне очень не хочется, чтобы раздавались выстрелы.
Мелкий дождь не прекращается. Он стучит по капюшону моей плащ-накидки. А я хожу по лесу, собираю ягоды: чернику, костянику. Вот передо мной дерево черемухи. Ветки его наклонились под тяжестью ягод и капель дождя. Бах, бах – раздаются выстрелы со стороны реки. Сердце мое сжимается, ведь я сам почувствовал, как быть той уткой, которую подстрелили. Радостный полет, который оказывается падением. Может, они промазали? А может быть, нет.
День проходит незаметно, вот одна за другой возвращаются лодки, на которых сидят охотники и везут свою добычу. Все, что они добыли за день, складывается в одну кучу, чтобы потом поделить поровну на всех. Десятки уток. Большая-большая куча. И вот в этой куче что-то зашевелилось. И над ней появилась голова. Видимо, птица была только оглушена зарядом дроби, а вот теперь пришла в себя. Взмах ножа – и она снова присоединилась к куче тел убитых уток, только уже без головы.
– Пап, я больше никогда не поеду на охоту. Я не хочу. Даже если я буду
понимать, что умираю с голода, я не хочу убивать.
– Сын, я горжусь тобой. Ты действительно мой сын.
Я прижался к нему и замер. А он гладил меня по голове и все время повторял:
– Сын, сынуля, сынок!
Прошло несколько лет. И папа взял меня с собой на охоту на зайцев. Я выстрелил всего один раз. И то – в раненного, пищащего, как ребенок, зайца, который все равно не смог бы выжить. Что я мог еще сделать? Добил, чтоб не мучился. Да, звучит это как в анекдоте: «Анку ранили в палец, а я ее добил, чтоб не мучилась». Ну, вот еще про себя рассказал. Если честно, то зверей мне более жалко, чем людей. Хотя о чем это я? Нас никто не жалел, и нам самим приходилось быть беспощадными. Хотел написать одно, а написал другое. Надеюсь, друзья поймут. Снова открыл маленькую частичку души.
