Эрдман-младший бросил на него равнодушный взгляд и вытер рот салфеткой, заканчивая трапезу.
– К сожалению, не смогу, я страшно занят.
Добродушие тут же слетело с Павла Алексеевича.
– Чем это, позволь узнать? – прошипел он.
– Своими делами! – отрезал Роберт.
– Ты мог бы отложить их ненадолго и составить компанию своей жене.
– Это вряд ли.
И хотя, говоря это, Роберт смотрел на отца, Лорейн сильнее сжала в пальцах вилку. Почему он так избегает её общества? Что она ему сделала?
Лицо Павла Алексеевича побагровело, но до того, как он успел что-то сказать, Роберт встал и, бросив салфетку на стол, удалился.
Воцарилась неловкая тишина, а потом Павел Алексеевич устало произнес:
– Не принимай это на свой счет, Лора. Роберт злится на меня, а не на тебя. Когда вы переедете в собственный дом, все изменится.
Но Лорейн не была так уверена. Скорее наоборот. Ей казалось, что Роберт сидит с ней за одним столом только ради отца. Кто знает, как он станет вести себя, когда некому будет следить за соблюдением приличий?
Расстроенная, она сослалась на плохое самочувствие, пораньше ушла в свою комнату и позвала служанку, чтобы помогла ей приготовиться ко сну.
Лорейн теперь знала, что её рябую камеристку звали Дашей – сложное имя для ританского произношения. Сперва у Лорейн выходило что-то вроде «Дас-ша», но вскоре она научилась произносить его почти без акцента.
Вообще ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к местному языку. В отличие от её учителя и от отца, которые чеканили тусские слова, точно золотые монеты, Павел Алексеевич говорил быстро, речь его бежала бурной рекой. Поначалу Лорейн приходилось прилагать немало усилий, чтобы его понимать, но теперь это уже не составляло труда для нее. А вот слуги иногда удивляли незнакомыми словами.
И только Роберт говорил мало и неохотно.
Пока Даша расчесывала перед сном ее непослушные пряди, Лорейн сидела на банкетке перед зеркалом и думала о поведении Роберта за столом. Её отражение с досадой кусало губу.
– До чего у вас красивые волосы, сударыня! – вдруг сказала камеристка.
Эти простые слова заставили Лорейн вцепиться пальцами в край банкетки. Красивые у неё волосы или нет – не имело никакого значения, потому что мужу она не нравилась. Иначе как объяснить его надменное безразличие? В глазах её отражения заблестели слезы.
Это не укрылось от взгляда камеристки. Даша перестала водить гребнем и сказала:
– Я служу в доме Павла Алексеича много лет. Роберт Палыч похож на своего отца: если что вобьет себе в голову, то его трудно разубедить. Боюсь, он решил, что вы одна из чопорных ританок, каких описывают в газетах и играют в пьесах.
– Я? – Лорейн обернулась и посмотрела на служанку в упор. – Да ведь он сам боится сказать мне лишнее слово, будто я ританская королева!
Даша смутилась и снова взялась за гребень.
– Уж простите, сударыня. Я слышала, что вы родом из горного края и даже лазали по скалам. Вот я и хотела сказать, что вы не похожи на здешних девушек, с которыми привык иметь дело Роберт Палыч, как ваши острые скалы не похожи на наши мягкие сопки.
Такое сравнение пришлось по душе Лорейн и немного прояснило ситуацию. Она и не подозревала, что производит такое впечатление.
– Вы бы проявили к нему расположение, интерес. Сделали бы первый шаг навстречу, – продолжала Даша.
Первой проявить интерес к мужчине? Такое Лорейн в голову не приходило и даже показалось неприличным. В её доме все первые шаги делал отец, и он бы точно не одобрил такое поведение. Но при мысли об отце и о доме, Лорейн вспомнила, что рассталась и с первым, и со вторым навсегда. Здесь ей придется самой преодолевать трудности.
