Вадим припал к ведру, где плавал подлещик, разглядывал его и гладил рукой.
– Потом налюбуешься. Бери удочку. Солнце встанет – рыба в тень уйдет.
Вадимом овладел веселый и буйный азарт. Он с трудом мог усидеть на месте, благо рыба клевала вовсю. Саня выхватил одну за другой две плотвички, похожие на вытянутые розовые жемчужины, и злого зубастого окуня с красными плавниками, Вадим – еще подлещика и несколько корюшек.
К востоку над горизонтом полоска неба зарделась нежным кармином, и заалели снизу облака. Саня оживился:
– А теперь гляди в оба. Это то, о чем я тебе говорил. Сейчас начнется.
Из-за леса медленно и неуклонно, затаенно теплясь однотонным густо-малиновым светом, сдерживая до поры могучий внутренний жар, поднималось солнце, такое огромное, что Вадим не поверил собственным глазам. По воде потянулось пурпурное сияние, разлилось по траве, верхушкам деревьев и вытеснило призрачный туман с болот.
Рыбалка была забыта. Конец удилища поник и утонул в реке. Мальчик встал – хрупкая, завороженная фигурка на фоне неоглядного солнечного диска.
– Такого не бывает, – ошеломленно произнес Вадим, переводя растерянный взгляд на Саню.
– Бывает, как видишь.
Саня с нескрываемой радостью заглядывал ему в лицо. Улыбка у него была хорошая, светлая. Глядя на него, самому хотелось улыбаться.
– Удочку-то возьми, утонет. Да у тебя никак рыба на крючке!
Они закатились хохотом, сообща вытаскивая из воды большую рыбу; тащили в несколько приемов, слабея и приседая от смеха, с трудом водворили ее в ведро и долго еще не могли успокоиться.
Потянулось волшебное лето. Утренние часы мальчики проводили на реке, заплывая в лодке на самую середину. Иногда, встретив восход солнца, досыпали прямо в лодке, приткнувшись где-нибудь к берегу в камыши. В лесу токовали тетерева. Лодка мягко покачивалась, под досками в днище хлюпала вода. Они спали, пока солнце не начинало припекать голову, тогда возвращались, улов делили пополам и разносили по домам. Саня разделывал рыбу и учил тому же Вадима. Они много купались, загорали, возились в огороде, ездили за сеном на другой берег Свири.
Неотвратимо приближался день отъезда. Вадим каждый вечер со слезами на глазах упрашивал мать оставить его в Свирице до конца лета, его поддерживали бабушка и дед, но Лариса была непреклонна. В такие минуты перед ее мысленным взором маячил гневный облик мужа, простершего к ней карающую десницу, и это воспоминание придавало ей сил для отпора сыну и родителям.
У Вадима еще оставалась слабая надежда, что дома, в Ленинграде, он сможет уговорить отца и вернуться к бабушке.
За день до отъезда Лариса достала из буфета коробку дефицитных московских конфет «Ассорти» и села под тополя у ограды ждать друзей – рыболовов. У нее болезненно сжалось сердце, когда она увидела, как они идут от реки, взявшись с двух сторон за дужку ведра, с удочками в руках, босые, растрепанные, счастливые – Вадим темноволосый, а Саня белый, как березка, у обоих рот до ушей. Она вспомнила свое детство и горько пожалела, что надо увозить сына в город.
Лариса встала навстречу мальчикам с коробкой в руках.
– Мам, смотри, что я поймал! – издали закричал Вадим и поволок в одиночку ведро к ее ногам. – Щуренок, видишь? Я удочку закинул, а поплавок вдруг лег на бок и лежит. Саня думал – коряга. Мы стали тянуть, а под водой ка-ак заходило. Удилище погнулось, насилу вытащили. Саня его сачком подцепил. Классный щуренок, правда?
