Недолго поколебавшись, инкогнито вернулся в автомобиль, в сердцах хлопнув дверью, оживил двигатель и скрылся в непроглядной ночи.
Вова, предметы за пазухой спрятав, носовым платком смахнул стылые капли с ног, обулся и вылез из-под оголодавшего брюха моста на обличительный свет ничего не понявших мокрых факелов фонарей.
Алёна вышла из офиса; нежно-розовая лёгкая куртка, губы напомажены в цвет, лилово-голубой пышный шарф. Ввела пароль. Цифирь замигала зелёным глазком на панели сигнализации, тонко запищав обратным отсчётом. Алёна долго рылась взглядом в сумке в поисках ключницы. Наконец нашла, и ключ, спутавшийся с оберегом-назаром, провернувшись в замке, подбросил Алёне неприятную мысль – она впервые в жизни засиделась на работе допоздна. В этом акте взросления Алёна ощутила скабрезное прикосновение убогой, немощной старости. В довесок навалилось проросшее, пустившее корни тупое, как боль, упрямое чувство одиночества – брат пропадал по два-три дня. Искал ответы через свёрнутое в трубочку изображение Бенджамина Франклина.
Короткий, простуженный кашель мелкой мороси в лицо. И вот Алёна уже внутри любимого автомобиля, загодя прогретого удалённым запуском. Навигатор проложил привычный путь домой. Но какой-то внутренний зов, интуиция, предчувствие, просветление, может быть, даже озарение с маленькой буквы «о», или простой порыв, навеянный осенью и приумноженный гормонально, советовал выбрать другую дорогу. Алёна, привычно чуть-чуть поколебавшись, доверилась настоянию внутреннего провидения и вывернула руль на бунтарское лево, вместо рутинного, надоевшего право.
Мокрые провода, влажные ограды, небесная роса на фонарях, блестящий от мороси, которую видишь, но не ощущаешь, асфальт. За идущим по безлюдной улице Вовой, только-только пойманные под мостом предметы в тайник-схрон заброшенного дома спрятавшим, медленно полз свет фар. И дополз-таки. Полицейский «уазик» резко остановился, мордой качнувшись к дороге. Двери его хлопнули, и сотрудники вмиг окружили Вову, только-только белизну глаз сбросившего. Паспорт был разменян на короткое невнятное приветствие и «есть с собой что-то запрещённое?». Нет.
– Всё из карманов на сиденье.
Вова достал связку ключей, пустой бумажник, сигареты, зажигалку и двойной телефон и опустил всё имущество на задние потёртые сиденья патрульного авто, в салоне которого тихо напевало радио: «Товарищ сержант, два часа до рассвета, ну что ж ты, зараза, мне светишь в лицо…» Фонарик влил фотоны в глаза Вовы. Зрачки выказали привычную непроницаемость.
– А теперь сплюнь три раза, – скомандовал самый резкий и высокий, тайну своего лица Вове и уличному фонарю не раскрыв.
– Может, мне ещё на руки встать и обоссаться? Я тебе, чё, вштыренная тринадцатилетка, а, командир? – низким голосом грубил мокрый Вова.
Стражи обменялись короткими улыбками, хамство оценив по достоинству.
– Дерзкий. Я смотрю? Ну ладно.
Пока один из стражей прошерстил бумажник и осмотрел телефон, показав его усмешливо главному, очередь дошла до сигарет.
– Сиги заряженные? Каждую третью ломаю – если ничё нет, отдаю.
– Одну оставь, остальные ломай, – с вызовом в голосе бросил Вова, легко понт раскусив. – Сам знаешь почему.
– Ладно, – главный бросил пачку на сиденье нетронутой. – Руки подними и в стороны.
Самый молодой потянулся обыскивать Вову неопытными руками, ещё не способными наощупь точно определять содержимое карманов и будущее человека.
