Ловцы ветра - страница 7

Духовный туризм предлагает нам иллюзию трансформации через смену обстановки. Нам кажется, что в тибетском монастыре или индийском ашраме мы будем более духовными, чем в московской квартире или офисе. Что медитация на берегу Ганга будет глубже, чем медитация в городском парке. Что восточный гуру даст нам то, чего не может дать наш внутренний учитель.

Но настоящее пробуждение не имеет географии. Оно происходит не в священных местах, а в священном пространстве нашего сознания. Не в экзотических ритуалах, а в простых моментах присутствия. Не в бегстве от привычного, а в новом взгляде на обыденное.

Экзотика может вдохновить и дать новый импульс, но если она становится способом бегства от встречи с собой в контексте своей реальной жизни, она превращается лишь в очередную форму духовного эскапизма.

Эскапизм через поиск учителя

"Когда ученик готов, учитель появляется". Эта популярная духовная поговорка часто превращается в оправдание для бесконечного поиска внешнего авторитета, который наконец-то приведёт нас к просветлению. Мы переходим от одного гуру к другому, от одной традиции к другой, всегда в поиске, всегда в ожидании "того самого" учителя, который даст нам то, что мы ищем.

Но что, если этот поиск – лишь способ откладывать встречу с самим собой? Что, если бесконечная передача ответственности внешним авторитетам – это способ избежать признания того, что в конечном счете мы сами должны стать своими учителями?

Подлинные учителя указывают не на себя, а на природу ученика. Они не создают зависимость, а способствуют автономии. Они говорят не "следуй за мной", а "следуй за своей истинной природой". И самое главное – они понимают, что их роль временна, что в конечном счёте ученик должен превзойти учителя, отбросить все внешние авторитеты и обнаружить свой внутренний компас.

Возвращение к настоящему

Все формы духовного эскапизма, которые мы рассмотрели, имеют общий корень – страх перед интенсивностью, хаотичностью и несовершенством настоящего момента. Страх перед жизнью такой, какая она есть, со всеми её радостями и болями, взлётами и падениями.

И самая горькая ирония заключается в том, что именно это настоящее, от которого мы так усердно убегаем, и есть то самое просветление, которое мы так отчаянно ищем. Не какое-то особое состояние вне времени и пространства, а полное, безоговорочное присутствие в этом моменте, в этой жизни, такой, какая она есть.

Просветление – это не бегство от мира, а полное погружение в него. Не отрицание человеческого, а полное проживание его. Не особое состояние, а простое бытие здесь и сейчас, без отвлечений, без бегства, без отрицания.

Женщина, с которой я начал эту главу, в конце концов поняла эту истину. Она прекратила откладывать жизнь "на потом" и начала жить сейчас – создала отношения, нашла дело по сердцу, позволила себе радоваться простым удовольствиям. И парадоксальным образом, перестав гнаться за просветлением, она обнаружила то, что искала, – полноту присутствия в каждом моменте своей обычной, несовершенной человеческой жизни.

Возможно, настоящее пробуждение происходит не тогда, когда мы окончательно убегаем от мира в некое трансцендентное состояние, а тогда, когда мы окончательно возвращаемся в мир, полностью присутствуя в нём. Не тогда, когда мы достигаем какого-то особого состояния, а тогда, когда мы перестаём стремиться к особым состояниям и полностью принимаем обычное состояние бытия человеком – со всей его радостью и болью, красотой и уродством, любовью и страхом.