– Глупый вопрос, Ангу, – улыбнулся Дойд. – Все существа в нашей Вселенной ищут Рут, Гнот и Баэт. А мы, как хранители, не имеем права отдать их в руки тех, кто может использовать секреты Иала во вред другим. Я изучил людей, и нахожу их добрыми, хотя и несколько запутавшимися существами. Они безопасны для других, но, увы, не для самих себя. Надеюсь, – подытожил он, – секреты Иала помогут им.
– Может, стоило сначала заглянуть в Баэт? – не унимался Ангу. – Причины людских поступков мне не понятны.
– Я кровь и плоть Юлии и увижу в Баэт лишь Юлию, ее блеск и ее падение, – спокойно ответил Дойд. – И кто мы такие, чтобы навязывать свою волю другим, просто потому, что не понимаем причины их поступков? Мы обязаны им жизнью и слишком уж по-суфлийски звучит твое предложение использовать Баэт из недоверия.
Ангу согласно кивнул и извинился за свой глупый вопрос. Дойд не стал его осуждать. В конце концов, Ангу был молод и прожил всего три сотни лет, а молодость имеет право задавать глупые вопросы. И потом, Рут, Гнот и Баэт – не те вещи, смысл которых можно понять в молодости:
Рут – источник бесконечной энергии,
Гнот – лекарство от всех болезней,
Баэт – машина, позволяющая заглянуть в прошлое и увидеть, как все было на самом деле.
Их истинную ценность Дойд осознал лишь тогда, когда прожил сто восьмую сотню лет, а молодому Ангу только предстоит это понять.
– Ах, молодость, это дивное время понимания и узнавания, – не без легкой досады вздохнул Дойд и вернулся к работе.
Тем временем генерал Кинц закончил осмотр котлована и, удостоверившись, что все в порядке, вернулся на командный пост. Оттуда он еще раз в бинокль осмотрел место работы и сверился с показаниями приборов. Все шло по плану – датчики на вышках фиксировали присутствие в котловане всех до одного пришельцев.
– Сотня, – задумчиво проговорил генерал.
Он снял трубку телефона, нажал кнопку вызова и холодно произнес:
– Все готово. Приступайте.
В ту же секунду пулеметы двадцати пяти вышек развернули дула в сторону котлована и за несколько секунд превратили его в братскую могилу для последних во Вселенной юлийцев.
Кинц посмотрел на показания датчиков. Выживших не было. С чувством выполненного долга, он достал из кармана сложенный пополам листок бумаги.
– Прости, Дойд, – сказал он, поджигая листок с суфлийскими инструкциями, наблюдая, как огонь медленно уничтожает старательно переведенный план, один пункт за другим. – Вы хорошие ребята, но они прилетели раньше.
Они не улетят, уже никуда не улетят, эти мертвые птицы, случайно погибшие во время большой войны. Но меня интересовали не они, а мои люди, мои победители, вызывающие у меня столько же гордости, сколько и отвращения. Я застал их за весьма невинным занятием: победители ели рыбу. Рыбу, которую мать семейства, наверное, приготовила для своих дочерей. К слову, они тоже присутствовали при трапезе: их изнасилованные, мертвые тела были хорошим кормом для Энни и Марты, моих девочек-доберманов. Воины иногда с опасением поглядывали в сторону этих милых животных. Заметив это, я позволил себе улыбнуться.
– Руки мыли? – спросил я, кивнув в сторону чудом уцелевшего умывальника.
Солдаты переглянулись.
– Зачем эти тонкости, милорд? Главное, что эта земля теперь наша. А руки не жопа, чтоб подмывать.
Дождавшись, когда утихнет их гогот, я подошел к столу и схватил наглеца за ухо, как провинившегося ученика.
