Ночь приволокла в коробке чёртову дюжину серых кошек и вывалила их посреди гостиной. Вопя, они расползлись по углам и затаились там плоскими тенями, чихая от пыли, которую Алекс так и не удосужился вытереть. Два дня, миновавшие после странной встречи в кафе, были затяжными, словно знаменитая питерская непогода, о которой синоптики гордо сообщают: «Переменная облачность. Ожидаются короткие дожди».
– Короткие, знаете ли, – буркнул Алекс, подвесив синий зонт на крюк – тройную башку Цербера, торчащую из балконной стены.
С зонта закапало, и вскоре на полу образовалась лужица, в которой при желании можно было пускать бумажные кораблики, не страшась, что они налетят на рифы или напорются на трезубец Посейдона. Шмякнув швабру в воду, Алекс проворно растёр её по всему балкону, посчитав сие деяние за начало грандиозной уборки.
– На сегодня всё, – он демонстративно встряхнул руками, не разрешая грядущему Орднунгу[4] посягнуть на конституционное право гражданина – дрыхнуть без задних ног.
Сотворив кофе, Алекс плеснул в него грамулю бальзама, привезённого приятелем из Карелии, загрузил музыку и разлёгся на диване, подсунув под локоть рыжую, лохматую подушку. Саксофон всхлипнул, разуверился в смысле жизни, вновь воскрес, чтобы слиться с хриплым голосом старого негра. Они раскачивали сумрак, будто качели, состряпанные из покрышки и верёвки, привязанной к толстой ветке вяза. Мир расплывался, переворачивался, хлопал крыльями и зарывался в землю. Мелодии сменяли друг друга. К саксофону добавились труба и флейта. За окном взвыла сирена скорой, доказывающая почти пустому проспекту значимость каждой секунды. Жёлтым совиным глазом замигал светофор, вообразивший себя Циклопом, повелевающим не козьим стадом, а достоянием Кроноса – временем.
Кошачья тень выросла на стене, вздыбила спину китайским мостиком, напружинила хвост и… вышла под скромный свет ночника женщиной.
– Я хотела было пройти мимо, – мурлыкнула она, сбрасывая на ходу туфли, – но меня окликнул Армстронг, который не мог допустить, чтобы мужчина в одиночестве слушал джаз и поглощал алкоголь, подменяя им хороший секс.
«Опять видение началось», – подумал Алекс и приготовился к тому, что сейчас замелькают ускользающие дрянные двери и судьба, словно турникет, ударит под коленки, заставив почувствовать себя лакеем, не ведающим, что можно ожидать от властного хозяина.
Фелитта, пританцовывая, прошлась по комнате, почесала за ухом дремлющего кота, поменяла местами Эдгара По и Джованни Боккаччо, наклонила влево абстрактную картину и вновь обратила внимание на хозяина.
– Ты что такой кислый, будто тебя приговорили к поеданию винегрета, который запасли тазиком на все новогодние каникулы? Кстати, терпеть не могу эту повальную одинаковую готовку: оливье, винегрет, селёдку под шубой. А также всеобщие радости: роллы, икру, устриц, вонючие сыры и коньяк. К ним же отношу однообразный секс, чулки, пустые разговоры и призывы к спасению.
Её озорные глаза потемнели, когда Алекс наконец-то поверил в реальность происходящего и уселся на диване.
– Потанцуем? – она протянула тонкую, изящную руку.
