Читать онлайн Наталья Самошкина - Признание в любви и абрикосовая косточка

© Наталья Самошкина, текст, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Наталья Самошкина

Писатель и поэт. Автор романов «Ловец заблудших душ» и «Тиур – вестник Рарога».

Художник и энергопрактик.

Ведьма из клана Огненного Дракона.

Ведьмовское имя – Найра.

Любовь – это одновременно яд и противоядие.

От чего блаженствует Демиург, от того корчится человек. Ибо первый пропускает сквозь себя, а второй заталкивает в себя, вызывая отторжение.

Найра

– Поменьше признавайся в любви, – сказал Тай. – Особенно тем, кто очень хочет это услышать. Любовь подобна зимнему лесу, на который упало розовое покрывало утренней зари.

Он взмахнул широким рукавом, и перед глазами Ирис возникло видение: далёкая тайга в синеве огромных пихт и елей, а сверху – небо, опрокинувшееся на мир нежным и оттого недолговечным цветком.

– Но все великие учителя говорили, что любовь становится нерушимой Силой, если её раздавать бескорыстно, – ответила девушка. – И от каждого искреннего признания что-то или кто-то меняется к лучшему.

Ирис притронулась к видению, и оно ожило.

– Да, это красивая сказка для детишек, которые плачут и молятся, выпрашивают и обещают, – усмехнулся Тай. – Как ты понимаешь, детишки – это земляне, таскающие в кулачке косточку абрикоса. Одни проделывают в ней отверстие, и жизнь оборачивается простенькой свистулькой, на которой играют брошенные девочки, похожие на кукол, и мальчики, которым сказали, что у них вместо сердца кусок нержавеющего металла. Другие бросают косточку в пропасть и ждут. Ждут, чтобы однажды возопить от отчаяния и обвинить в потере смысла жизни любого, кто не вытащил из бездны и не положил к их ногам мешок с золотыми монетами или хотя бы упаковку с курагой.

– А третьи? – спросила Ирис.

– Третьи сажают косточку и на время забывают о ней, чтобы не смущать своей настырностью зарождающееся чудо. Видишь ли, истины или любви не нужно добиваться. Люди пользуются словами, но не слушают суть слов. «Добиваться» – это добивать себя. А любви не нужны изувеченные мученики, требующие за свою жертвенность награды.

– Да, – сказала Ирис. – Это как дерево, выросшее на свободе, и бонсай, скукоженный на блюде; человек грядущего и тот, кого с младенчества поместили в сундук, а потом ещё искалечили рот и щёки, чтобы он вечно смеялся.

– Да, – кивнул Тай. – А чудо просыпается в тощей горной почве или в животе у женщины и оповещает о себе небо, не давая клятв и не вмешиваясь в толкования древних свитков. По прошествии мгновений или веков оно превращается в цветущую долину или в юношу, играющего на дудуке.

– О, – засмеялась Ирис. – Вместо тайги уже «Бустан» или «Полистан»?

– Да, – снова согласился Тай. – Так легко не признаваться в любви, а создавать её. Мы, Демиурги, творим её без правил – просто из потребности самовыразиться, поэтому не учим раздавать корыстно или бескорыстно. А людям-подмастерьям хочется признаний-инструкций, чтобы уверовать.

– В кого? В нас? – удивилась Ирис.

– Нет, милая, – поцеловал её Тай. – Всего лишь в своё существование.

Дождь ли плачет соком моим?

Солнце ли смеётся цветами моими?

Земля ли держит мир корнями моими?

Ветер ли поёт голосом моим?

Я отдала тебе ствол свой, чтобы ты вырезал из него дудук.

И с тех пор ты идёшь по свету Вечным Странником.

От народа к народу, не видя границ и войн.

Играешь на моём сердце, а люди видят далёкие горы с бесконечным эхом и полуразрушенные древние крепости, слышат шелест трав и гул моря, ощущают на губах вкус абрикоса…

Мой голос, мою нежность, мой запах – меня, живущую

в твоём дыхании и в дудуке.

Горы синие, словно глаза Бога,

отмывшего их от вчерашней пыльной бури.

Ты сидишь на камне, свесив вниз ноги,

и думаешь, что поняла суть жизни.

Поняла ли?

Эхо стирает лазурь с колонны водопада

И маляром простым мажет его…

Чёрным, белым! Белым, чёрным?

Не удержать краску на бегу,

И она шлёпается кляксами,

В которых ты видишь совершенство.

Кем ты хочешь быть?

Рисунком старика, поющим об ущельях,

Или ловкой имитацией,

под которой кто-то поставил подпись да Винчи?

Как ты хочешь жить?

Бросаясь в озёрную рябь,

в которой сонары вопят о чудовищах,

или мечтая о тишине,

которая всего лишь «мёртвая зона»,

где только кажется, что ты в безопасности?

Горы синие, словно глаза Бога,

который не знает, что его назначили совершенством.

Ты сидишь на камне, свесив вниз ноги,

и смеёшься, увидев ещё один ответ,

похожий на плод граната.

И тебе всё равно, спелый он или нет,

поскольку смотришь на синее, синее, синее…

Камню, падающему с горы сквозь туман, кажется,

что он обрёл смысл жизни.

Туман, не замечая полёта камня, думает,

что в этом его цель.

Путник, покоривший вершину, ищет глазами следующую.

А я?

А я сижу на склоне горы, ощущая спиной тепло сосны, и улыбаюсь.

Ты поёшь мне о вечности, а я слышу, как ребёнок стучится в ворота жизни. Жизни такой короткой, что в неё вмещаются удары прибоя и сладость липовых аллей, семена тмина и звёздное небо, опьяняющая страсть и печальный перебор струн, пресная лепёшка и морщины старика, падающая птица и взлетающее вдохновение, горестный вой и вакхическая пляска, томление и вопль оргазма, странствие и порог, дикая жажда и лужа, отражающая семь радуг, зелёная горошина и стебель, обвивающий пуповиной Землю…

Ты поёшь о вечности, а я чувствую, как она смотрит моими глазами на того, кто когда-то полюбил женщину-мгновение.

– Расскажи мне сказку, отец, – попросила Виноградная Гроздь.

Солнце умылось в море, расчесало огненные волосы, рыжие усы и длинную бороду частым гребнем – вершинами гор, уселось посреди виноградника и стало сказку сказывать:

– Давным-давно, когда мир был ещё юным и беспечным, неведомо откуда упали три семени. Они лежали на голой земле и медленно высыхали под моими палящими лучами.

А мир тем временем бегал по диким ущельям, выжженным пустыням, заглядывал в жерла вулканов, не смущаясь своей наготы. Он был один!

Тишина, словно ватное одеяло, накрывала землю с головой. Ни слова, ни звука, ни мысли.

Однажды мир остановился, точно споткнулся. Почувствовал, что, если сейчас что-то не произойдёт, он исчезнет. Закрыл глаза, и впервые за миллионы лет его сердце заговорило:

– Отец, душа во мне сжимается как кулак, и мне хочется умереть. Душа моя распахивается, как дыхание ветра, и я желаю невозможного, того, чего я никогда не видел, не касался, не ощущал. Помоги мне услышать самого себя!

Слёзы потекли по его лицу. Они пробились родниками, собрались в реки и заполнили пустые котловины, создав моря и океаны. Одна слеза упала на семя, лежащее у его ног. Треснула земля, и показался зелёный росток. Так родилась твоя прапрабабушка.

Шло время, и лоза подрастала, наливалась силой и сладостью. Я подарил ей свой свет. Первая виноградная гроздь и все её потомки стали живым воплощением солнца. Земля уже не была голой. Её покрывала буйная зелень.

В сердце мира вспыхнуло пламя, которое не сжигало и не разрушало. Оно было самой лаской и наслаждением. Пламя растворилось в густоте ночи, и наутро мир увидел на краю моря отпечатки ног. Он, чувствуя дрожь во всём теле, побежал по следу. И увидел…

Запрокинув голову с тяжёлым узлом волос, рядом с лозой стояла… любовь. Она родилась из грёз мира и легкомыслия солнца. Любовь – таково стало имя первой женщины, вкусившей сок винограда.

С тех пор они едины – мир и его улыбка. Второе семя, когда-то упавшее на землю и ожидающее своего часа, распустилось цветком в лоне женщины, переплелось лепестками с силой мира и породило тех, кого люди со временем прозвали асурами. Земля обрела крылья!

Третье семя молчало дольше всех.

Уже шумели леса и звучали голоса, но чего-то им не хватало.

Южный ветер подхватил семя и понёс среди раскатов грома и полыхания молний. Семя треснуло и упало с высоты на ладонь юноши. Упало флейтой, в которой звенела река на рассвете; смеялся ребёнок; любили друг друга мужчина и женщина; зрела виноградная гроздь; прижимались сердцами радость и время. Флейта – музыка души.

Теперь мир не был одинок. Он сотворил себя и множество иных миров – живущих, любящих, творящих.

Ветер придёт петь для тебя, если ты станешь песчинкой на его ладони.

Он сожмёт тебя сильными пальцами, а потом дунет, чтобы ты взлетела и стала косматыми барханами, по которым носится перекати-поле и хихикают лисички с большими зоркими ушами.

И ты запоёшь вместе с ветром – лучисто и огненно, пронизывающе и дерзко, засвистишь, завоешь, залаешь, зарычишь.

И снова ляжешь в его ладонь маленькой песчинкой – душой с гулко стучащим сердцем.

Там-там-там!

Слышишь, как гремит твоё сердце барабанами пустыни?

Иногда случается так, что ты не можешь открыть «дверь» – привычную, надёжную, за которой тебя ждут дни, похожие друг на друга, как близнецы; чашки, из которых пили чай твои родители; блокноты, в которых уживаются старые рецепты и новые методы похудения, полюбившиеся афоризмы и бесконечные планы на жизнь; люди-вещи и вещи-люди, с которыми не знаешь, как договариваться, и поэтому примеряешь их «на себя», пытаясь понять – свободно ли дышится, не жмёт ли, не болтается ли. Ты вставляешь ключ, а замок делает вид, что не знаком. И сколько ни показывай паспорт, сколько ни стучи «от неудачи» по дереву, он держит «фигу в кармане» – второй ключ, вставленный кем-то с другой стороны.

Иногда случается так, что на твои мысли приходит ответ – ключ, не позволяющий тебе жить по-прежнему и заставляющий найти по-настоящему своё.

Иногда так случается по воле…