Когда они взобрались Аманде Леманн на колени, Михель закрыл дверь.
Сколько раз, сколько раз… и у него всегда недостает сил смотреть на это.
Прошлогодняя трава горела неохотно, вяло, тянулась сизая струйка дыма, тлел в глубине кострища крохотный огонек. Пахло сырой землей и известковой побелкой, крючковатые ветки яблонь тянулись параллельно земле, летели в разрыхленные грядки розовые лепестки цветени.
Он сидел на земле и лениво ворошил палкой ветки в костре. Иногда вскидывал голову и смотрел на небо. Небо морщилось облаками, которые медленно, очень медленно превращались из белой пены в клочковатые тучи. Дождь будет. Вот уже и первые капли упали на подставленную ладонь.
Михель не услышал, как открылась дверь сарая и на пороге показалась Аманда Леманн. Растрепанная, с пятнами румянца на щеках, недоуменно глядящая из-под ладони на весенний сад. Наверное, в молодости она была даже красива, подумал Михель и поднялся.
– Мистрис?
– Вы кто? – спросила она. – И что вы делаете у меня во дворе? Я вас знаю?
– Простите, мистрис, – сказал он. – Конечно же, нет. Мы не знакомы. Просто я шел, смотрю – огонь без присмотра. А если на дом перекинется? Все-таки опасно…
Аманда Леманн потерла ладонью лоб. С удивлением поглядела на свою руку в холщовой рукавице.
– Я задремала, – проговорила она. Скорей растерянно, чем желая оправдаться. Как будто убеждала себя саму, что именно так все и получилось. – Наверное, голову напекло. Знаете это весеннее солнце… Я должна вам денег за услугу?
Михель вскинул на плечо свою сумку. Как жаль. От этих сноловок, судя по всему, придется отказаться. Не выдумывать же, в самом деле, повод заглянуть в чужой сарай.
У калитки он столкнулся с Мартой Леманн, и та скользнула по его лицу равнодушным взглядом. Как будто они никогда не встречались.
– Марта? – окликнула ее мать. – Ты собираешься простоять у калитки до вечера? Марш обедать и заниматься.
Глупо думать, что можно что-то изменить, сказал он себе. Глупо, самонадеянно и постыдно. Как вообще постыдна любая явленная на всеобщее обозрение слабость. Ничего и никогда не меняется, а люди в особенности. Ты можешь подарить каждому из них сотню возможностей, счастье пригоршнями – то есть не счастье, конечно, а только то, что они сами готовы считать таковым. Они все возьмут и, наверное, даже сумеют быть благодарными.
Но не смей думать, что эти дары помогут что-то изменить.
Из окна на втором этаже донеслась музыка. Неумелая ученическая игра, господи, помоги человеку, который способен так терзать клавикорды.
– Бестолочь, – вклинился между двумя неверно взятыми аккордами голос Аманды Леманн. – На полтона ниже, неужели ты сама не слышишь? Что случилось, Марта? Даже вчера ты играла лучше!.. И руку, руку держи!.. Ты никогда не сумеешь сделать это как следует.
Через две недели, когда Михель вернулся в этот город, потому что так полагалось по протоколу, он нашел дом опечатанным. Словоохотливая соседка, беспрестанно всхлипывая и утирая глаза кружевным платочком, рассказала ему, что Аманда Леманн позавчера умерла в муниципальной больнице. Что случилось? В жандармерии сказали – несчастный случай, упала с лестницы. Может, и правда упала, кто теперь разберет, да и какая разница, как оно там на самом деле было.
Марту забрали в приют.
Тем же вечером он снял номер в привокзальной грязной гостиничке и напился – до беспамятства, наверное, впервые за все то время, что занимался этой чертовой, проклятой, безнадежной работой.
