Девушка умолкла и посмотрела на меня со смущенной улыбкой. Я ободряюще пожал ее пальцы.
– А что случится потом с этим человеком?
– Он останется лидером нации, – продолжила она свой рассказ тихим голосом. – Но лишь духовным, формальным. Ему придется поделиться властью. Каждую из двух стран возглавит президент. Один из них вскоре будет изгнан и поселится в соседней державе, которая его поддерживала на выборах.
Я не знал, что мне делать: верить или смеяться? Девушка говорила так убедительно, как будто она сама была свидетелем всех этих будущих событий. С другой стороны – все ее слова можно было назвать болезненными фантазиями, бредом…
– Ну, а дальше что? – я подхватил сигареты со столика и стал играть пачкой, перебрасывая ее из руки в руку.
Девушка несколько секунд следила за моими действиями, а затем отобрала у меня пачку и положила ее на край стола.
– В стране, изгнавшей президента, начнется война, в ход которой вмешаются сначала две силы, потом – еще одна. Долгих тридцать пять лет не будет покоя на этой земле. Лишь после того, как придет человек с золотой цепью на шее и кулоном в форме полумесяца, кровь, наконец, перестанет обагрять камни, наступит мир, а позже – и всеобщее благоденствие.
Я лишь вздохнул, глядя на одухотворенное лицо Вивы.
Выкурив на балконе две сигареты подряд, я вернулся в гостиную и сразу задал вопрос:
– Скажи, ты можешь ответить на любой вопрос, касающийся будущего?
– Нет, на все вопросы я ответить не могу, – покачала головой Вива. – Да если бы и могла, то не стала бы этого делать.
– Почему? – удивился я.
– Потому, что нет ничего страшнее, чем знать свое будущее, – твердо изрекла девушка. – Ведь жизнь в таком случае практически теряет смысл.
– Зато человек, зная, допустим, что его ждет беда, сможет ее как-то предотвратить, – не унимался я.
– Не всегда! – резко вскинула голову Вива. – Далеко не всегда! Лучше жить, не зная, что тебя ждет завтра!
Заканчивался октябрь. Мутные воды безучастно-усталого Днепра замедлили ход, и исчезла дивная музыка плеска волн. Небо потемнело, опустилось ниже, тучи – огромные чугунные болванки – приобрели четкие очертания и висели неподвижно, перестав быть подвластными потокам воздуха. Яркие краски города сильно поблекли, потускнели; серый и грязный, он стал неуютным, полумертвым и сумрачным.
Как же я не люблю позднюю осень – пору неспешной агонии живой природы, готовящейся к приходу владычицы холода, ночи и апатии! Мне больно смотреть на продрогшие от сырого ветра старые тополя и акации, безмолвно обливающиеся слезами редкого тумана и жадно ловящие растопыренными ветвями скудный свет остывшего солнца. Я ненавижу городские клумбы с высохшими цветами – эти заброшенные кладбища летней красоты и безмятежной радости.
Все, кончилась возвышенная жизнь души, началось выживание, наполненное сладкими грезами о грядущем майском цветении и надеждами на возрождение великого праздника природы и солнечной эйфории…
Мы стоим с Ириной на пустынном городском пляже – она почему-то именно здесь назначила мне свидание. У наших ног неслышно несет свои воды Днепр. Перед нами – окутанный белесой дымкой, каменистый, заросший облысевшими кустарниками и деревьями, остров Хортица – гордость Запорожья и его боль.
Ирина смотрит куда-то поверх моей головы и говорит, говорит. Я не узнаю ее – исхудала, потускнела, увяла, как выброшенный на снег цветок. И голос у нее другой, и руки, и глаза…
