Я опять украдкой наблюдал за реакцией попутчиков. Тяжелее всего было, конечно, Лере – ей приходилось увязывать воедино интерес к песне, но при этом удерживать свою непримиримую позицию. А слова летели в салон на волнах совсем не типичной для панк-рока музыки:
Живы будем, не помрём.
Славно смотримся вдвоём.
Неземную красоту вижу пред собой
Я как в бреду!
От любви безумной, каждой ночью лунной
Мёртвая вставала, плотью обрастала.
Быть хочу всегда с тобой,
Представлять тебя живой!
Верь мне, верь мне, верь мне, верь!
Стоит твоя жизнь моих потерь!
Я опять нажал «паузу», продолжая разговор.
– Казалось бы, если слушать песню поверхностно – действительно, лютый панковский трэшняк: человек притащил домой скелет, напридумывал себе чего-то, стал свою находку называть Судьбою, довел себя до парализации и помешательства. Да, Лер? Некрофилия и безумие, одним словом.
Девушка со снисходительной улыбкой молчала. Я продолжал:
– Но, если копнуть глубже… Может все не так однозначно? Может быть, Фред не случайно говорит про Судьбу? И эта случайная находка в колодце тоже совсем не случайна? Может там, где соседи видят смерть и обычный скелет, он видит неземную Красоту, и узнал в ней свою Возлюбленную, с которой их попыталась разлучить смерть? Ведь фразу «я как в бреду» можно истолковать как транс, в котором многие привычные вещи выглядят совсем по-иному. А фразу «быть хочу всегда с тобой» – как завет, обещание, что несмотря на расставание, они обязательно должны были встретиться. И тот, кто живой, силой своей Любви должен был оживить того, кто ушел. «Живы будем, не помрем» – ведь это не просто так? Представляете, человек узнал свою Возлюбленную в скелете, сквозь искажение смерти, через уйму времени, вспомнил об их договоре, и силой своей невероятной, безумной, то есть за гранью ума, Любви, оживил ее, отдавая ей свои жизненные силы. Но что такое перестать ходить, если есть возможность оживить свою Возлюбленную? Опять же, Лера, – я снова щелкнул пальцами, акцентируя на этом внимание, – превозмогая смерть, по сути, шагая в бессмертие. Понимаете? То, что для большинства людей лишь примитивные панковские песни в алкогольном угаре, на самом деле – баллады о Великой Любви, Великой Жертве, Бессмертии.
Я откинулся на спинку сидения, глядя на дорогу и давая пассажирам возможность обдумать все происходящее. Наконец Лера, закончив непродолжительные внутренние поиски контраргументов, выпалила:
– Вы что, думаете, что они и вправду мыслили так глубоко? По-моему, это просто ваша интерпретация, а ребята всего лишь куражились, не закладывая в песни и доли того, что вы нам сейчас преподнесли.
– Почему вы так думаете?
Лера усмехнулась.
– Вы же наверняка видели, что они вытворяют на концертах? Вы видели их аудиторию? Это вакханалия какая-то. Там философией и близко не пахнет. И если вы увидели в их песнях некую глубину, то это вам респект. Не надо пытаться вытянуть группу на уровень, которому они явно не соответствуют. Панки есть панки и ими останутся, какими бы философами вы не пытались их представить.
Лера снова откинула со лба упрямую прядь волос.
– Я как-то слушала интервью того же Горшка на каком-то рок-фестивале. Это же кошмар сущий. Какие-то глупые усмешки, ужимки. Он очень косноязычен и закрепощен – двух слов связать не может, психует на неудобные вопросы. О каких уровнях тут можно говорить?
Я показал пальцем на себя.
