Кем бы он стал без всего этого? Да никем, очередным чиновником высокого ранга, и не более. Правильно как-то сказал Бандар-Бегаван, «ноосфера Земли очень ядовита, разумный человек, желающий сохранить ясность мышления, не должен подвергаться ее воздействию сверх необходимого». А Антон, получается, эту меру превысил.
Только зря он рассчитывал, что его уловки смогут обмануть настоящих специалистов. Это стандартную, довольно примитивную аппаратуру, на которой обычно проходили проверку и перенастройку чиновники его уровня, прибывающие с планет, не входящих в Конфедерацию, и убывающие туда, он обманывать научился. И не столько «железо», как обслуживавших его техников.
В его распоряжении было огромное количество всяких специальных методик, и наложенная поверх базового психотипа сетка подмены давным-давно известных ему характеристик, позволяла проходить Испытание без всяких проблем. Испытатели просто не видели несоответствий.
Об этом когда-то догадался Бандар-Бегаван, но не выдал своего ученика, потому что потерял бы от такого шага куда больше, чем мог приобрести. Да, кроме всего прочего, Антон еще в начале ХХ века, когда это было модно в кругах эстетов, испытал на себе несколько религиозно-эзотерических практик. Сознательно расширил, выражаясь слогом того же профессора, сферу соприкосновения внутреннего мира с внешней средой в окружении принципиально иной ноосферы. Впустил чужое в глубины личности.
И оказался в роли одного из тех наследников туземных владык, которых направляли на обучение в Кембридж, Итон или Петербургский Пажеский корпус и которые ухитрились усвоить не только курс обучения, но и психологически осознали себя британскими аристократами и русскими гвардейскими офицерами. Такое случалось, не часто, но все же. В России было проще, там образованного инородца довольно легко принимали в «общество», судьба же «энглизированного» индуса или кафра складывалась куда печальнее. Что в Метрополии, что после возвращения к родным пенатам.
Скука и разочарование охватили Антона в первые же дни его новой работы, и сопротивлялся он им недолго. Слишком уж манила Земля, на которой он был счастлив. Там его жизнь имела смысл, пускай в экзистенциальном смысле очень относительный. Мелькала мысль, что перестроить личность и начать жить в согласии с господствующими в обществе императивами было бы куда легче и удобнее, но не хотелось.
Человеком быть пусть и трудно, но интересно. А здесь, исполняя протокольные функции своей должности, он зачастую едва сдерживал смех, а чаще – раздражение. Как рафинированный офицер Российского Генштаба, вынужденный соблюдать церемониалы, принятые при дворах абиссинского негуса или мандарина маньчжурской провинции.
Часто (что не возбранялось), отбывая в высокогорную резиденцию (вроде Лхасы), где следовало созерцать десятикилометровые ледяные пики или предаваться сексуальным утехам со специально воспитанными и обученными девушками, он вместо этого выходил в доступные ему по должности уровни Информария, разыскивая свежие документы, касающиеся Земли.
Их было не слишком много после ликвидации операционной базы и постоянного кураторства. Этот «затерянный мир» интересовал только немногочисленных историков из Академии, но все равно Антон не мог избавиться от ощущения, что настоящая жизнь осталась там. А здесь лишь влачится ее жалкое подобие.
Синтанга в его распоряжении было сколько угодно, как и иных стимулирующих, успокаивающих и разжигающих воображение напитков и веществ. Но он сумел настроить обслуживающую автоматику так, что она синтезировала продукцию на базе этилового спирта, в любых вариациях, от «Столичной» водки до хересов и портвейнов высших сортов.
