Естественно, такое происшествие, как вызов скорой не могло остаться в кругу, судя по всему, ограниченных лиц. Вокруг меня крутятся и завуч, и директор, и вахтер, и классная, которую сорвали с урока, кстати, в нашем же классе, и медбрат, и старшеклассники из числа тех, кто дежурит сегодня по школе…
Упорно игнорируя мои глаза, Игорь бегло проводит осмотр.
– Возможна черепно-мозговая травма, закрытый перелом правой руки и ушиб ноги, – сухо произносит блондин. – Не исключаю травму позвоночника, потому что учащаяся находится в болевом шоке, раз даже не плачет от повреждений, а они определенно есть.
– Замечательно! – громко восклицает Гаврюша. – И что вы мне прикажете теперь делать? А если Эдуард Евгеньевич заявление напишет? Чайка, ты понимаешь, что натворила? Да из-за тебя минимум десять человек могут работы лишиться, в раз.
Кажется, я начинаю ненавидеть эту школу. Все так пекутся о том, как прикрыть свой зад, но почему-то никто не спросил, что я чувствую! Всех волнует лишь: каким местом я думала и что теперь будет с ними. Лицемеры.
Где-то поблизости слышится сирена скорой помощи.
– Я сопровожу Чайку в больницу и отзвонюсь, – все так же сухо произносит Игорь.
– Мы не может оставить школу без медбрата! – истерично вопит Гаврикова.
– Предлагаете оставить учащуюся без сопровождения? – переходит на повышенные тона блондин. – Или хотите лично родителям сообщить “прекрасные” новости?
– А цапиент голсасен? – бормочу, чуть шевеля языком.
– Чайка! – рявкает Гаврюша. – Мне вот твоей смерти тут только не хватало!
Пока в какие-то считанные минуты мы ждем врачей, мне двигаться категорически запрещено, но не больно-то и хотелось. Затем у меня спрашивают, согласна ли я на выполнение манипуляций и госпитализацию. Киваю, потому что говорить сил уже нет, с трудом удерживаюсь за крохи сознания. Дальше начинается какая-то суета, потому что мне что-то перевязывают, чем-то смазывают, и лишь после этого аж три человека перекладывают меня на носилки.
– Сколько лет? Паспорт есть? – спрашивает врач уже в карете скорой помощи.
– Че.. р.. тыр.., – пытаюсь произнести, но язык не слушается.
– Лучше молчи, – шипит Игорь.
– На лицо черепно-мозговая, – произносит женщина.
На лицо? Серьезно?
– Чер.. пно… згов… на гол… ве, – бормочу нечленораздельно.
Однако, врачи, видимо, не только пишут неразборчиво, потому что даже водитель начинает смеяться над моим комментарием.
Только Игорь по-прежнему отстранен и серьезен, и все-так же не смотрит мне в глаза.
Дура. Дура. Дура! Ну зачем взрослому красавцу чувства сопливой малолетки?
А дальше все как в тумане: осмотр, забор крови, потом меня помещают в какую-то гудящую капсулу, кажется МРТ, затем еще и рентген делают, и ещё зачем-то УЗИ брюшины.
– Из хорошего: переломов у тебя нет. Так что, в будущем еще есть шансы выучиться на врача. Сотрясение есть, как и ушиб колена, но оно успеет зажить.
В каком смысле успеет зажить? Есть что-то еще веселее?
– Врачи ждут твою маму, чтобы подписала согласие на лапаротомию.
– Перитонит? – первое, что приходит в голову при упоминании полостной операции.
– Похоже на то, ждут анализы.
Шрам на теле я как-нибудь переживу. Отворачиваюсь, потому что говорить не о чем.
– Мышка, – слишком непривычно звучит такое обращение из уст Игоря. – У меня было время подумать. Я дурак, слышишь? Все ведь было так очевидно… Просто… Понимаешь, любовь не бывает безответной. Значит… Ты меня не любишь на самом деле и скоро сама это поймешь. Я бы не хотел потерять такого юного друга…
