Сыплет вопросами, и в голосе ярость. Но что хуже – в глазах презрение.
Убираю руку, выкручиваю руль и жму на педаль газа.
– Поехали! Расскажу, чего добиваюсь. Если так интересно.
– С интересом послушаю! – звучит как вызов.
– И покажу тоже, – бубню под нос, но так, чтобы не услышала.
Главное, чтобы не заистерила по дороге. Довезу до дома, а там разберемся. Уговорю выпить вина и спокойно поговорить. Она останется – у нее нет вариантов. Уже сдалась.
На трассу выезжаем в той же гнетущей тишине. Терпеть ее невыносимо.
– Музыка у твоего итальяшки есть?
Без слов нажимает на светящуюся панель аудиосистемы, и из динамиков доносится «Аморе, аморе, аморе, аморе но…»
– Серьезно? Ты слушаешь старика Челентано?
Снова что-то нажимает – теперь играет старый французский шансон.
– Странные музыкальные предпочтения у тебя, однако. В винах лучше разбираешься, – замечаю не без иронии.
– За рулем я слушаю старые песни, чтобы совершенствовать языки. В них много слов и они понятные. Нравится мне совсем другая музыка.
Наконец-то заговорила! Цепляюсь за тему.
– Джастин Бибер? Гарри Стайлс?
– Нет, рок больше нравится. Хотя Гарри очарователен.
– Ну конечно! Какой девушке не нравится душка Гарри! – не упускаю возможности съязвить.
– Той, которой нравится красавчик Шон, – смеется Соня. – Ты, кстати, на него похож!
– На Стайлса?
– На Шона Мендеса, – хохочет.
Обожаю ее смех! Когда она смеется, у меня на душе светлеет. Счастье по телу растекается, как теплый малиновый кисель. И кажется, что все и всегда будет хорошо.
– Пфф! Чем это я на него похож? Тем, что тоже тебе нравлюсь?
– У вас татуировки почти одинаковые, – смущенно косится на мою руку.
Я тоже на неё смотрю.
– Моя птичка всегда со мной. Это моя свобода.
Впереди мелькают огни придорожного ресторана.
– Нам надо поесть, – говорю тоном, не терпящим возражений, и сворачиваю к нему. – Это хороший ресторан?
– Запредельно дорогой. Тебе понравится, – хмыкает Соня.
– Вспомнила старую песню о мажоре?
– Ага, об излишне уверенном в себе Гордиевском-среднем, – открывает дверцу и перед тем, как выйти, показывает мне язык.
Она уже шагает к входу, а я никак не могу расстегнуть чертов ремень. Хрен развернешься в этой машине! Догоняю Соню у самой двери и преграждаю путь.
– А ну стой! Ты показала мне язык?
– Показала, и что? – гордо задирает подбородок и смотрит свысока.
Обхватываю ее за плечи, пока не опомнилась, сжимаю и требую:
– Еще раз покажи. Хочу получше рассмотреть…
Головой мотает и пытается вырваться.
– …Показывай, говорю! Ты ж у нас смелая.
Настаиваю, а самого смех разбирает. Она такая комичная! Глаза вытаращила, губы втянула и змеюкой извивается. Но я держу крепко и сразу двумя руками – не выскользнет. Когда устает дергаться, одной рукой беру за лицо и пальцами жму на щеки.
– Окрой рот и высунь язык. Скажи дяде «а-а-а». Давай, девочка, не упрямься! Будь паинькой!
– Извращенец! – кричит и заливается смехом.
И я с ней за компанию. Мы то ссоримся, то ухахатываемся вместе. Вот так контрастно складывается наше общение, и мне это нравится. Заводит. Ничуть не меньше, чем три года назад. А я уж думал, что после тридцати секс становится безвозвратно скучным.
В ресторане ожидаемо аншлаг, но столик для нас находят. Официант провожает через весь зал в самый дальний угол у огромного камина.
У одного из столиков Соня притормаживает, здоровается и перекидывается парой фраз на непонятном языке с пожилой семейной парой. А когда мы присаживаемся и открываем меню, натягивает учтивую улыбку и шепчет:
