Лоза - страница 2



Бесконечный черный огонь
В сердцевине черных цветов,
Только лучше, сынок, не тронь
Всё, что мне известно о том.
Погуляй с седою каргой
До её последней реки,
Жаль, что больше уже никто
Не полюбит тебя таким.

Песенка о глиняной свистульке

1.
Подарила я братишке пегаса,
Чтобы он почаще улыбался,
Чтоб не думал об этой дуре, дуре,
У которой его, бедного, надули.
А пегас из коричневой глины
Весь белилами раскрашен да кармином,
На четыре дырки под рукою,
Засвистит – сердечко успокоит.
Как забудет брат о всём злополучном,
Мы найдем ему девицу получше,
Чтоб умела петь да балагурить
Назло этой дуре, дуре, дуре.
2.
Подарила мне сестренка пегаса,
Чтобы я почаще улыбался,
Чтоб не думал об этой дуре, дуре,
У которой меня, бедного, надули.
А пегас из коричневой глины
В голубых полосках да карминных,
На четыре дырки под рукою,
Засвистит – сердечко успокоит.
Как забуду я о всём злополучном,
Так подыщут мне девицу получше,
Чтоб умела петь да балагурить
Ничета какой-то дуре, дуре.

«В черном плаще, в зелёном плаще…»

В черном плаще, в зелёном плаще
Говорили стояли – опять вотще,
Разбрелись, оставив пустырь,
Он – в свой лес, она – в монастырь.
Туда, в проемы надежных стен,
Чтобы держать себя от страстей,
Чтоб, обуздывать мысли устав,
На колени поспешно встать,
Блуд и святость себе вменя:
– Матушка, посеки меня.
А в лесу ночном тишина,
Голос сосен – небес струна,
Над водою рассеян свет,
Исступленья в помине нет.
Не проси, молитвы верша,
Будет всё, была бы душа.
А на завтра опять с утра
К их черте святая сестра
Прибежит из монастыря,
А глазенки-то как горят.
Найдем, найдем, о чём попенять,
Тебе, в лесу проведшему век:
– Ты у Бога ли отнять меня
Обольстился, лесной человек?
Как, не думал? Не может быть?!
Лжешь. От страха уходишь вспять.
Ты же сам обещал любить,
Ты же просил приходить опять.
Мой и Божий не тронь союз!
– Полно, пальцем не прикоснусь.
Ни в серьез не возьму, ни шутя,
Я ведь тоже монах, дитя.
– Сам не смей меня укорять!
– Славно, что ты из монастыря,
Таким не надобно жить в миру —
Они до крови себя сотрут.
Не сердись, я сейчас уйду,
Ночью северный ветер подул.
Лето кончилось, мне пора.
Ну о чём ты плачешь, сестра?
В черном плаще, в зелёном плаще
Говорили стояли – вотще, вотще.

«Кому в корчме на соломе…»

Кому в корчме на соломе,
Кому в королевском доме,
А нам выпало там родиться,
Где ходили вещие птицы.
Они над нами стояли,
Алмазным пером сияли,
Алмазным, иссиня-черным,
С тех пор и тьма нипочем нам.
В бороздах, в несеяном поле
Мы лежали, малы поколе,
Разумели себя едва ли
И над нами птицы стояли.
Они стояли, молчали,
А в глазах вековой печали
Точно снега, и слезы в придачу,
С той поры без дела не плачем.
Наполнялись дни чудесами,
Мы ходить научились сами,
А когда на крыло вставали,
Птицы нам крыло подавали,
Ну а после того, ночами,
Мы учились у них молчанью,
Или зря людей растревожим,
Знаем то, что назвать не можем.
Теперь меж людей мы ходим
При тайне какой-то вроде,
Да тайна у нас простая —
Не ходим мы, а летаем.
Кому в колыбели новой,
Кому под кустом терновым,
А мы ни в гнезде, ни дома,
За птичьим криком ведомы.

«Ты счастлив о чём-то?..»

Ты счастлив о чём-то?
Да. Наверное да.
День рождения. Мой.
Но о чём ты растерянный?
Не знаю, вчера на небе играли мистерию
О Рождестве Христа.
Так здорово, они слепили из облаков Вифлеем
Почти в натуральную величину, или больше,
Ведь ангелов много,
а участвовать в действе думалось всем.
Потом они записали роли на бумажках
и сложили их в шляпу Святого Фомы.